Крюков повернулся и пошел к двери. Следуя за ним, Барский обернулся назад на перчатки, которые он оставил лежать на кресле. Хорошая пара перчаток, вполне невинно смотрящаяся на старой обивке. Для Барского они были ключом, предлогом, который откроет дверь подкреплению.

– Спокойной ночи, – проговорил он и, не сказав больше ни слова, шагнул в темноту.

Дело было за малым. Он позвонит, что можно высылать машину с группой захвата, и через полчаса машина будет здесь. И господина Крюкова отвезут в легендарные подвалы Лубянки, и он наложит в штаны, всего лишь пройдя по коридорам. И когда с ним поработают настоящие следователи, он выложит все, что знает, а еще и то, чего не знает, но что от него захотят услышать…

Ошибиться было невозможно – напротив стоял все тот же «ниссан-патрол», который приезжал за девочками. Только теперь в нем сидело четверо мужчин и попыхивали сигаретами. Один из них поманил Барского к себе и сказал:

– Ну, что, обработочка не вышла?

Остальные повыскакивали из машины и окружили его.

– Вы это о чем? – удивился Барский. – Я инспектор Моссвета, мне здешние соседи доложили, что света тут жгут немеряно, а на счетчике с пол-киловатта всего нагорает. Ну я и пошел на проверочку…

Сильный удар сзади по почкам заставил его скрючиться и прервать разглагольствования.

– Не убедительно, братило, – сказал ему Саман. – Ты, блин, ни хрена не в понятке, кому фуфло тискаешь. То, что ты – гэбист – у тебя на морде крупными буквами написано, да еще и печать проставлена «подлинному верить». Так что если ты не начнёшь сей же час колоться, мы из тебя рагу настругаем.

– Да ну, на хрен тебе нужна его откровенность, – пробурчал Трофим, вылезая из машины. – Гнида – он гнида и есть гэбэшная, мочить его надо, а злыдня – брать и казнить.

– Э, нет, погоди, – не согласился Саман.

Барский с тем большим интересом прислушивался к их спору, чем плотнее ствол пистолета с глушителем, который держал в руках Саман, упирался ему в печень. Географию своего тела Барский знал неплохо и мог сказать, что анатомически ствол пистолета лег совершенно точно в то место, которое у него побаливало после обильных возлияний.

– Их же шеф сказал, что нашего шефа никто из его лягашей не пасёт. А вот мы его сейчас доставим и докажем – нет, блин, пасёт! Я прав, Бычок? – обратился он к громиле двухметрового роста.

– Ну-у, мля в натуре! – отвечал тот.

– Вот.

– Ну и хрен с вами со всеми, – согласился Трофим. – Мне главное, чтоб мы эту гниду не упустили.

– Не упустим, – успокоил его Саман. – Слышь, братило, – обратился он к Барскому, – ты сейчас тихо подойдешь к двери, позовешь этого козла на выход и скажешь, мол, забыл, дескать с вами договорить одну тему. Мол, это предложение вас, блин, заинтересует. Мол, вы от него не сможете отказаться и то да се… Понял?

– Абсолютно.

– Тогда иди и постарайся, чтобы этот фрайер открыл тебе. Если же он не откроет, не обижайся, а эту сливу ты проглотишь не пережёвывая.

Барский подошел к двери и позвонил. Снова прошла, кажется, целая вечность, пока не послышались тяжелые шаркающие шаги. Дверь приоткрылась на цепочке и наружу выглянула остренькая крысиная мордочка Крюкова. В тот же самый миг Бычок одним толчком своей могучей ручищи едва не сорвал дверь с петель. Цепочка порвалась и вся компания ворвалась в дом.

Не прошло и пяти минут, как оба – Барский и Крюков оказались привязанными к стульям широкими полосами скотча.

– Итак, – сказал Трифон Крюкову, – ты нам сейчас расскажешь, что конкретно ты имеешь против нашего братилы – Игорька Корсовского. А потом ты передашь нам все материалы, которые против него имеешь. И если ты нам покажешься достаточно искренним, мы так и быть просто тебя пристрелим, как крысу поганую. Если же ты начнешь нам баки заливать, мы тебя выпотрошим и заставим жрать собственные кишки. Ты понял, козлиная рожа?

– Мужики, – вмешался Барский. – я вам советую поставить в известность самого Игоря Михайловича. Ему может не понравиться, что кто-то еще узнал его личный секрет.

– А тебе, сука, не спрашивали, это наше дело, кому чего пондравится.

Затем бандит перевел взгляд на Крюкова и констатировал:

– Ага, в молчаночку, значит, играем. Ну, давай поиграем. Бычок, зови Рахимку.

Вскоре на пороге комнаты появился странного вида мужчина. Его ржаво-коричневый плащ был распахнут, чтобы показать галстук-бабочку, и на продолговатом черепе чуть набекрень сидела шляпа с полосатой ленточкой. В левой руке он держал дипломат, а в правой – замысловато изогнутую трубку, распространявшую сильный экзотический аромат благородных сортов табака. Мужчина был явно азиатского типа и сильно благоухал одеколоном. У него было округлое лицо, не знавшее бритвы, таких на Востоке называют «кёса» – безбородый, вернейший признак кастрата, а ещё говорят и пройдохи. Он был чрезмерно упитан, хотя и передвигался живо, этакий колобок.

– Ваалейкум ассалям! Добрый вечер, дорогие мои господа и товарищи, – ответил он на сухой кивок Барского и расплылся в улыбке, озарившей все его лицо. В походке его ощущалась грация, движения невысокой приземистой фигуры были изящными, так что ему могла бы позавидовать и женщина.

– Я весь внимание, господа. Насколько я вижу, вот эти двое господ – наши гм-м… клиенты?

– Тут у нас Рахим… э-э-э… Быр… хыр… мыр… – Трофим украдкой глянув в бумажечку, силясь прочесть по ней.

– Бурхатутдинович, – поправил с улыбкой вошедший. – Можно просто Рахим-ака. По фамилии Шапсуев.