С этого самого дня Сашу перевели в привилегированную часть лагеря. С едой, конечно, стало полегче, зато прибавились неприятности совсем другого рода. Дело в том, что Разгонина, как и других Героев Советского Союза, находившихся в лагере, постоянно агитировали перейти на сторону врага. Щедрые посулы перемежались с настойчивым психологическим прессингом и откровенными угрозами, но отважный летчик не сломался и не предал свою Родину…

…Спустя много лет Саша приезжал ко мне в гости, и мы, конечно же, не могли не вспомнить о былом. Прекрасно понимая, что ему тяжело говорить о пережитом ужасе вражеского плена, я совершенно не затрагивал эту тему, но Разгонин посреди беседы внезапно замолчал и, немного подумав, сам начал рассказывать о своих злоключениях. Медленно, словно преодолевая чудовищное внутреннее сопротивление, наружу одно за другим прорывались слова. Сашин голос дрожал, и порой он ненадолго останавливался, чтобы перевести дух. По его щекам текли слезы…

– Даже если случится невероятное и Советы смогут победить в этой войне, вас ожидает весьма печальное будущее, – с притворным участием говорил сидевший напротив немецкий офицер. – Я знаю, вы – храбрый воин и нисколько не виноваты в том, что попали сюда, но там, дома, вас считают предателем. Стоит вам вернуться на Родину, и вас тут же отправят в Сибирь… или расстреляют…

Враг бил в самое больное место. Конечно, Разгонин не поддался уговорам и ни на мгновение не задумался об измене, но сама мысль о том, что его, пережившего кошмар немецкого плена, безжалостно уничтожат свои, дотла сжигала сердце нестерпимым огнем… Но Саша достойно пережил и это испытание.

Его бросали из одного лагеря в другой, и конец войны Разгонин встретил на далекой французской земле. После освобождения, пройдя всевозможные проверки, он вернулся в полк. Ему сразу же возвратили его боевые награды и в торжественной обстановке вручили Золотую звезду Героя и орден Ленина. Правда, к полетам Саша так и не был допущен.

А в 47-м вышел приказ И. В. Сталина, предписывавший уволить из армии всех, находившихся в плену, вне зависимости от срока пребывания там. Так, в одночасье, Разгонина разлучили с небом. И даже заступничество руководства Балтийского флота не смогло повлиять на ситуацию. Лишь после смерти Сталина Борзову удалось добиться возвращения заслуженного авиатора в действующую армию. Правда, летать Саша так и не смог – не позволило подорванное здоровье…

…Но все это я узнал лишь после войны. Тогда же, в последние месяцы 43-го, бесследное исчезновение гораздо более опытных экипажей производило на нас, молодых, гнетущее впечатление. Помню, в то время я не особо верил в то, что все-таки доживу до Победы, поэтому каждый вылет воспринимал как последний, надеясь только на одно – продать свою жизнь подороже…

Вечер 18 декабря 1943 года, начавшийся самым обычным образом, не предвещал никаких сюрпризов. Несколько предыдущих дней стояла нелетная погода, и мы преспокойно сидели в клубе, наслаждаясь прекрасным пением щупленькой девчушки из фронтовой концертной бригады. Несмотря на внешнюю хрупкость, она обладала весьма сильным голосом, исполненным искренних, совсем недетских переживаний…

Внезапно появившийся в зале дежурный вызвал на КП шесть экипажей, в том числе и мой. Стараясь не производить лишнего шума, мы протискиваемся к выходу сквозь сомкнутый строй наших товарищей, до отказа заполнивших все свободное пространство концертного зала. Вновь война безжалостно напоминает о себе в самый неподходящий момент… А разве он вообще бывает подходящий…

В автобус, ожидавший нас у выхода, входили уже совсем другие люди – сосредоточенные, серьезные и молчаливые. «Распогодилось, – сказал Саша Андреев, – может, на «охоту» слетаем». Но желающих вступить с ним в дискуссию не оказалось. Я вообще особо не старался предугадать характер ожидавшего нас боевого задания – имевшийся у меня опыт убеждал в бесполезности подобного занятия. Поэтому все, что оставалось, – это, поудобнее устроившись на сиденье, закрыть глаза и думать о чем-то приятном…

– Необходимо нанести бомбовый удар по центральному району Хельсинки. Цель – правительственные здания. Каждый экипаж идет самостоятельно. Вылет в двадцать один ноль-ноль, – отдает приказ командир полка.

Штурман Александр Андреев

«Хельсинки, – подумал я, прикидывая в уме маршрут. – Полтора часа туда, столько же обратно». В очередной раз внимательно проштудировав данные аэрофотосъемки финской столицы и подходов к ней, мы вышли на улицу к ожидавшим нас стрелкам-радистам и стали расходиться по своим самолетам, к торпедным мостам которых «вооруженцы» уже подвесили по две «пятисотки».

Один за другим, с интервалом в десять минут, взлетают три экипажа первой эскадрильи, возглавляемые ее командиром Николаем Константюком. За ними – три наших, из второй, – Соловьева, Шарыгина и мой.

…Теперь со мной уже другой штурман – Саша Андреев. Дмитрия Смирнова перевели в экипаж Андрея Беликова, прибывшего к нам с Тихоокеанского флота. Оба офицера носили капитанские погоны, что, вероятно, и стало главной причиной этой кадровой перестановки, произошедшей по приказу Борзова.

Честно признаться, поначалу я немного расстроился. Только-только притерся к одному человеку… и все приходится начинать вновь. Но Саша оказался не менее опытным штурманом, а его веселый компанейский склад характера настолько располагал к себе, что уже через один-два совместных полета у меня появилось ощущение, как будто мы вместе уже не один месяц…

Сориентироваться в районе цели не составило особого труда – с высоты четыре километра при хорошем лунном свете береговая линия, покрытая коркой льда, просматривалась практически идеально. Итак, приглушив двигатели, захожу со стороны мыса Порккала.

– Командир! Приготовились! – кричит штурман, давая требуемый курс и скорость.

Значит, скоро… Сижу, напряженно вглядываясь в вечернее небо, чтобы не упустить момент начала зенитного огня. Хельсинки – очень серьезная цель, так что уйти отсюда без «отметин» не удастся. Порой совсем трудно преодолеть нетерпение, и ты нехорошим словом поминаешь медлительных финских зенитчиков. Конечно, про себя, чтобы не нервировать экипаж. А у самого – кошки на сердце скребут. Ведь именно в этот момент враг заканчивает прицеливание и в ближайшие мгновения откроет огонь, вполне вероятно, накрыв мой самолет первым же залпом.