В корочках было написано, что Земцов В.С. является работником центрального аппарата МВД СССР, и содержалась просьба не чинить ему препятствий. Словом, мент с какими-то непонятными полномочиями. Может быть, служба внутренней безопасности, вылавливающая взяточников среди своих, или что-то подобное.

…За четыре дня, прожитых в пустом Доме творчества, Вадим не написал в свою газету ни строчки. Утром разогревал очередную банку тушенки или перловой каши, выпивал стопку коньячного спирта и шел на берег. Там подолгу сидел на какой-нибудь вывернутой волнами коряге и смотрел на море. Даже купаться желания не было….

…Тогда был как раз тот случай, когда нужно было сходить в ментовку Пицунды и показать свое устрашающее удостоверение. Если те трое, с опухшими после вадимовской разборки яйцами, не успокоятся, дело может закончиться плохо.

Эва спала. Ее самолет из Адлера улетал во второй половине дня. Но когда Вадим стал одеваться, она зашевелилась в кровати:

– Вадим, мой паспорт и удостоверение в сумочке на столе. Посмотри.

– Зачем? – неискренне удивился Земцов.

– Тебе лучше убедиться, что я та, за кого себя выдаю. Прежде чем будешь звонить, куда надо.

– Успокойся. Я тебя вспомнил – сказал Вадим, хотя не был в этом уверен до конца.

Похоже, там, в Таджикистане, в аэроклубе, где пересеклись пути двух групп «консервов», действительно был кто-то с лицом Эвы. Но попробуй, определи: все в летных комбинезонах, на голове шлемофоны. Единственных в Союзе по красоте ног Эвы он, естественно, не видел. Кажется, он вообще тогда принял Эву за мужчину. Грубые, обветренные черты лица, никаких признаков роскошной блондинки.

– Схожу в милицию. – Сообщил Вадим. – Пусть с этими тремя поговорят.

– Только побыстрее. Мне пора собираться.

…Дежурный по отделению милиции чуть ли не выпрыгнул из-за стола, когда Вадим показал ему свое удостоверение.

– Дорогой гость, какими судьбами?

Вадим объяснил ситуацию.

– Все сделаем, дорогой! Можешь не сомневаться. Что ж ты раньше не заходил? Посидели бы по-людски.

Этого Вадим боялся больше всего. Пришлось рассказывать придуманную заранее историю, что он работник пресс-центра министерства и здесь затем, чтобы написать книгу, прославляющую коллег.

– Творческий отпуск, черт его побери. Времени совсем нет.

– Что, и вечером не можешь посидеть с друзьями?

– Генацвали, как ты думаешь, за что меня пытались побить, а?

Дежурный расплылся в улыбке.

– Понимаю, понимаю. Любовь. Но уезжать будешь – заходи. Вина тебе приготовим для Москвы.

Его, чуть ли не насильно, заставили проехать километр до Дома творчества на милицейском УАЗике. У ворот Дома стояли… те самые три кавказца. Их погрузили в «воронок» и повезли назад.

Фляжка, наполненная Семеном, подходила к концу. Надо было бы сходить в центр и обновить запасы съестного и выпивку. Но идти было лень. Он был почти уверен, что скоро проведать его приедет комендант и, конечно же, не с пустыми руками. Все его мысли были об Эве. Как она там живет, в своей уже независимой Латвии? Может быть, в отличии от него, ее уже «расконсервировали»? Фу, какое жуткое слово. Нет, нельзя киснуть. Надо основательно надраться в каком-нибудь кабачке и ехать домой, в Россию…

…Вадим взбесился. Почему так устроена жизнь? Почему, когда он встретил женщину, с которой испытывает полный душевный и физический контакт, когда он, наконец, увидел человека, перед которым не надо лгать и изворачиваться, строить из себя 28-летнего придурка – почему этот человек должен сегодня, через три часа уйти из его жизни и уйти, скорее всего, навсегда? До него уже дошла причина той фантастической легкости, с которой эта женщина легла под него. Европейской свободой секса тут и не пахло. Просто у Эвы, как и у него, есть какие-то семейные проблемы, которые она решилась разрубить одним махом, как только увидела СВОЕГО человека. То, что он для Эвы свой, свой куда в большой степени, чем ее муж-латыш, Вадим не сомневался. Он вспомнил Заполярье, пургу и крохотную нору в снегу, где он трое суток отогревал своим дыханием смешную девочку Веру, лучшего стрелка их группы. А ведь кто-то, быть может, в эти же часы, согревал своим теплом Эву, даже не задумываясь о том, что рядом с ним лежит прекрасная женщина. Он вспомнил тот дикий пятидесятикилометровый марш-бросок по донским степям с полной выкладкой. Когда уже были исчерпаны последние силы, инструктор, закончив свою мать-перемать, вдруг схватил из придорожной травы кривую палку и, подняв ее на манер петровской сабли, закричал: «Вперед, сукины дети, вперед, солдаты империи!» И они побежали вперед. И были они уже не русские, а великороссы, не узбеки, а бухарцы, не латыши, а курляндцы.

Вадим лежал и чувствовал, как в унисон бьются их сердца.

– Эва, давай уедем куда-нибудь к чертовой матери от них, от всех…

– Нельзя, Вадим, ты же это знаешь.

Она обняла его.

– Может, еще встретимся?

– Может быть…

Они в то мартовское утро просто спали в объятьях друг друга. И каждый из них знал, что биологические часы другого – простая наука – поставлены ровно на 12.15. – время, когда надо вставать и собираться в путь.

…В Адлерском аэропорту гудели самолеты. Они прощались.