Степень влияния экономических и политических лидеров на городскую политику отчетливо коррелирует и с характером проблемы, по которой принималось решение. Исследование Престуса показало, что при принятии решений «частного» типа (строительство нового госпиталя, программа промышленного развития), требующих привлечения значительных негосударственных ресурсов, доминировали экономические лидеры. В обоих городах решения по этим вопросам практически единодушно признавались самыми важными; они вызвали наибольший интерес среди лидеров, и уровень участия в них был выше, чем в решении других проблем [Ibid.: 102, 107, 143–144]. И наоборот, «публичные» решения, предполагающие использование общественных фондов, нуждающиеся в легитимации в форме референдумов и сопряженные с переговорами с политиками более высокого уровня, и выполнением предписанных центральной властью условий, как правило, контролировались политическими лидерами [Ibid.: 108, 406]. Причины слабого интереса городской элиты Эджвуда и Ривервью к «публичным» проблемам Престус объясняет тем, что решения по таким вопросам обычно «идут сверху вниз» и связаны с переговорами с представителями более высокого уровня власти, находящимися вне сферы влияния большинства акторов городской политики [Ibid.: 145], справедливо замечая, что доминирование политиков в «публичных» решениях может быть обусловлено не только их властными возможностями, но и отсутствием достаточной мотивации у других акторов. Здесь он, по сути, касается некоторых важных теоретико-концептуальных проблем в объяснении власти, на которые обращали внимание многие более поздние исследователи: насколько целесообразно говорить о власти (доминировании), если решение проблемы не вызывает серьезного сопротивления со стороны (потенциальных) оппонентов? [Dowding, 1996: 44–70].

Различным оказалось и соотношение влияния двух групп. Если в Эджвуде при некотором доминировании экономических лидеров власть все же была сравнительно равномерно распределена между ними и политиками, то в Ривервъю преобладание политиков носило отчетливо выраженный характер [Presthus, 1964: 139].

В Эджвуде имела место довольно сильная конкуренция между политической и экономической элитами, особенно в «частных» вопросах: городская экономическая элита продемонстрировала значительный интерес к делам сообщества, а политические лидеры не только доминировали в «публичных вопросах» (строительство здания для муниципалитета и проект по предотвращению наводнений), но и принимали достаточно активное участие в «частных» решениях [Ibid.: 100, 104–105]. Поддержанию конкуренции способствовал и «идеологический раскол» между политиками, принадлежавшими к Демократической партии, и экономическими лидерами – членами Республиканской партии: обе группы стремились продемонстрировать свое превосходство над конкурентами в решении городских проблем [Ibid.: 105]. Вместе с тем лидеры Эджвуда имели более устойчивые организационные и социальные контакты и связи между собой в организационном и социальном плане [342] , чем лидеры Ривервью. Данное обстоятельство позитивно сказывалось на эффективности власти, ибо лидеры не только разделяли общие ценности, но и имели возможность осуществлять формальную и неформальную коммуникацию для решения городских проблем. Консенсус между наиболее влиятельными лидерами позволял им успешно поддерживать решения и обеспечивать ресурсами проекты городского развития [Ibid.: 100,197]. Результаты исследования позволили Престусу высказать предположение, что в «частных» решениях наблюдается более высокий уровень плюрализма, чем в «публичных», поскольку в них участвует большее количество лидеров разного типа, представляющих большее количество организаций и, соответственно, потенциально более широкий спектр интересов [Ibid.: 107–108].

В Ривервью наблюдалась иная ситуация: городские лидеры были менее интегрированными, а взаимодействия между ними – менее интенсивными [Ibid.: 197, 200]. Фактором, ослабляющим межэлитную конкуренцию в Ривервью, стала разобщенность бизнес-элиты, существенно снизившая ее влияние на городские дела [Presthus, 1964: 149]. Негативно отразилась и большая политическая ангажированность лидеров Ривервью, затруднявшая поиск компромисса. Все это не могло не влиять на «психологический климат» (psychological tone) в городе. Если в Эджвуде сложился в целом позитивный имидж городской элиты, подкреплявшийся реальными успехами в развитии города, а экономические и политические лидеры, поддерживая здоровую конкуренцию между собой, участвовали в совместной деятельности, то в Ривервью конкуренция носила не такой продуктивный характер, порождая «тенденцию к пораженчеству и разочарованию» среди многих представителей городской элиты, особенно среди экономических лидеров, часть которых в результате просто отошла от городских дел. У такого «психологического климата» были и объективные основания: в отличие от Эджвуда, Ривервью не мог похвастаться изобилием экономических и личностных ресурсов [Ibid.: 146–147, 172, 211, 426].

В заключительной части книги Престус высказывает некоторые соображения нормативного порядка, касающиеся перспектив сохранения и развития плюрализма в общественной жизни американских городов. Исследование показало, что характер власти, стиль лидерства и эффективность управления зависят от структурных и деятельностных характеристик городских сообществ. Существенные классовые, экономические и идеологические различия между группами при отсутствии значительных внутренних ресурсов, консенсуса среди лидеров и активного участия населения в городской жизни (ситуация в Ривервью) формируют тенденцию кэлитизму и централизованному персонифицированному лидерству. И наоборот, социальная поддержка, общие ценности при наличии ресурсов и частной инициативы делают возможным минимизировать открытые проявления власти и обеспечить оптимальную конкуренцию среди лидеров [Ibid.: 426–428].

Сопоставляя полученные результаты с традиционными постулатами плюралистической теории, Престус не обнаружил достаточного уровня участия граждан и общественно-политических организаций в принятии политических решений [Ibid.: 429]. Одновременно выяснилось, что для небольших сообществ характерно значительное (порядка 30 %) совпадение субъектов принятия решений в различных сферах городской жизни, свидетельствующее о высокой степени «элитизма» городской политики [Ibid.: 429–430].

Данные по Эджвуду в целом подтвердили выводы более ранних исследований, обнаруживших тенденцию к элитизму в тех властных структурах, где обычно доминируют экономические элиты. Однако в Ривервью, где командовали политические лидеры, концентрация власти также оказалась высокой. Учитывая, что активную роль в принятии решений, судя по всем исследованиям, играет очень небольшая группа людей, результаты этих исследований можно считать весьма близкими. Расхождения в выводах, к которым приходят разные исследователи, связаны не столько с полученными данными как таковыми, сколько их интерпретацией. Исследование также показало, что, вопреки широко распространенному представлению о связи экономической стабильности с демократией, эти два параметра не всегда совпадают: эффективные политические решения в Эджвуде принимались под контролем сильных экономических лидеров без активного участия граждан, подразумеваемого теорией плюралистической демократии [Ibid.: 431–432].

Наконец, признавая справедливой критику ранних исследований за «локализм», Престус указывает на возрастающую роль в городской политике более высоких уровней власти и крупной индустрии, все более ограничивающих городскую автономию. Учитывая слабый интерес городских акторов к «внешним» решениям, в которых решающую роль играют более высокие уровни власти, Престус предполагает, что сужение городского политического пространства окажет негативное влияние на развитие плюрализма. Ведь демократия традиционно ассоциируется с небольшими сообществами, а именно на этом уровне упадок плюрализма может оказаться наиболее заметным [Ibid.: 432].

Эти и другие идеи не утратили значения и в настоящее время, хотя многие аспекты изучения структуры власти в городах претерпели существенные изменения. В любом случае изучение традиционной проблематики и методов, используемых классиками эмпирических исследований власти, представляется отнюдь не бесполезным для отечественных авторов. В лице Хантера, Даля, Престуса с их глубокими, скрупулезными исследованиями отечественная социология власти, делающая лишь первые шаги, имеет заслуживающий внимания образец.