Шрифт:
Я нашёл себе место посуше у костра, раскинул на земле плащ и прилёг.
В небе тихо перемигивались серебристые точки звёзд. Проваливаясь в сон, я вдруг вспомнил Бернара, которого волновало, где всё же находятся эти самые звезды. Вот уж странные у него мысли бывают порой…
10
Во рту был такой привкус, словно там мыши нагадили. Вот, что значит пить перед сном. Голова была тяжелой, как камень.
Я поднялся и направился к озеру. Несколько минут водных процедур привели меня в относительный порядок.
На помосте возился Соти. Выглядел он так, будто вчера и не пил совсем.
— Ты куда уже с утра пораньше? — спросил я, вставая.
— У рыбака одна нужда, — усмехнулся тот: — это рыба. А ты бы в баньку сходил, а то выглядишь каким-то помятым.
— А где тут в болоте баньку найти?
— Почему сразу в болоте! Пойдёшь вдоль озера на север и в лесочке на берегу её и найдёшь.
С этими словами гибберлинг залез в лодку и взялся за вёсла. Я прополоскал рот и пошёл к своему жеребцу, лениво жующему траву.
Наскоро перекусив, я запряг лошадь и не спеша тронулся в путь. Шест со своим шлемом оставил стоять на месте: будет ориентиром для Первосвета.
Объехав мелкие озерца, затянутые бледно-зеленой плёночкой каких-то вонючих водорослей, я очутился у небольшого березняка, а оттуда попал на едва заметную тропу, уходящую волнистой змеёй на северо-запад.
Ранее утро всегда тем хорошо, что природа начинает просыпаться. Воздух наполняется душистыми ароматами цветов, трав. Слух ласкают птичьи трели. Мир оживает…
Но одно, конечно, указывало на приближающуюся осень: это ранние желтоватые листочки на некоторых деревьях.
Вскоре место красавиц берез заняли могучие сосны и пушистые ели. Они явно наступали из сиверской тайги. Зеленый мягкий ковёр травы тоже сменился на высокие стебли борщевиков, какие-то цветы и ягодные кусты.
Тропа несколько раз вильнула и вывела к поросшей сероватым мхом огромной избе, под навесом которой лежали колотые березовые поленья. Над тесовой крышей виднелась темная труба. Из неё медленно поднимались клубы беловатого дыма. Пахло лесной поляной… и ещё хреном.
Я объехал баню справа, и очутился прямо у широкого двора, огороженного невысоким забором. Под крышей висела целая череда березовых веников и разнокалиберных ушат. Из низких дверей выскочил босой полуголый бородатый человек. Он подошёл к длиной скамье, на которой были разложены пучки каких-то трав, и присел перед ними на корточки.
— Утро доброе, хозяин! — бросил я, слезая вниз.
Человек от неожиданности даже подскочил. Он испугано уставился на мою персону.
— Д-д-доброе…
Голос у банщика дрогнул.
— Гостей ждёте? — спросил я, привязывая коня к столбу и подходя ближе.
— Да… нет… Вы ко мне?
— Я из Сыскного Приказа. Приехал кое-что выяснить, — после этих слов банщик, как мне показалось, даже вздохнул с облегчением.
— Я… я… я слушаю.
— Первое: хотел бы узнать, кто вы такой? Второе: отчего баня находится на таком отшибе от дорог?
— Я… это… Прохор… Ну… ну… это баня… и всё тут принадлежит… Городскому Приказу.
— Ты не бойся, Прохор. Я ничего дурного делать не буду.
— Я… я… я и не боюсь… боюсь…
Банщик заклипал глазами так, словно боялся их потерять.
— Ждешь кого?
— Что? Жду… Жду этих… ну…
— Да ты успокойся. Вздохни поглубже. Авось с мыслями соберешься.
— Да-да…
Прохор несколько раз вздохнул, но так и не успокоился. Я уже понял, что попариться не удастся.
Стоп! А чего это он так испугался? Того, что я из Сыскного Приказа? И какой отсюда следует вывод? Что он нечист на руку?
— Так кого ждешь? — снова спросил я, оглядывая баню и местность вокруг неё.
Ничего подозрительного не обнаружив, я приблизился вплотную к Прохору.
— Лазаря Полянкова, — как-то испугано проговорил тот.
— Главу Городского Приказа? — не понял я.
— Угу, его… Да и там еще других… Спеха Оханова, Ратая Сажинова…
— А что тут за сборище?
Прохор судорожно сглотнул, разрываясь между страхом получить «по шапке» за длинный язык, и страхом что-то утаить от Сыскного Приказа.
— Дык, они завсегда… Традиция такая… Неделя же!
— И что? — мне совсем не было понятно.