Его высокоблагородие капитан бригадирского ранга приказали поместить госпожу Аржанову с женской ее прислугой в адмиральскую каюту, которая расположена на юте, ряда с кают-компанией.

Солдатская же команда, о которой она упомянула, будет проживать вместе с морской пехотой. Порох и свинец, имеющийся у них, надо уложить в бочки и сдать в крюйт-камеру. Оружие, огнестрельное и холодное, они могут оставить при себе.

— А лошади? — спросила Анастасия.

— Более пяти голов принять на борт мы не можем, — ответил он.

Снова боцман заговорил об особенностях предстоящего плавания. Ведь его цель — крейсерование у южных и западных берегов Крыма. Это делается по указу императрицы для того, чтоб своевременно перехватывать как татарские суда, направляемые самозванцем Бахадыр-Гиреем в Стамбул для связи с правительством Оттоманской Порты, так и турецкие суда, которые доставляют на полуостров письма султана, деньги и оружие для бунтовщиков, а иногда и целые отряды наемников, готовых вступить в бой со сторонниками светлейшего хана Пахин-Гирея.

Без сомнения, Белоглаз был осведомлен о многом и выступал в данном случае доверенным лицом капитана. Она рассматривала его загорелую, обветренную физиономию с чертами типично русскими: волосы цвета спелой ржи, темно-голубые глаза, нос — картошкой, широкие скулы, крутой подбородок. Явно не у берега моря он родился. Однако, судя по его речи, морское дело изучил досконально и полюбил его.

То-то бы порадовался царь Петр, неутомимый мореплаватель. Все-таки выросло в Российской империи новое поколение, устремленное в голубые водные дали.

Отвечая на вопрос Анастасии, боцман кратко рассказал о себе. Происходил он из крестьян Тамбовской губернии, по рекрутскому набору взяли его в восемнадцатилетнем возрасте и как тогда была разнарядка на флот, то он и попал сюда из-за своего малого роста. Служит более пятнадцати лет и в боцманы выбился оттого, что грамоте учен и арифметику знает. Чужие страны повидал, в сражениях участвовал, находясь в Архипелажской экспедиции, на фрегате «Святой Павел», коим командовал в 1772 году храбрый лейтенант Алексиано.

— Вижу, корабельная служба тебе по душе, — сказала Аржанова.

— Так точно, ваше высокоблагородие! — отрапортовал Белоглаз. — Море — это ж красота небывалая. А всякому матросскому обиходу научиться можно, главное — иметь к тому желание. Да и «Хотин» наш — из лучших в Азовской флотилии считается…

Если боцман беззаветно любил свой корабль, то кирасиры Новотроицкого полка столь же сильно были привязаны к строевым, отлично выезженным вороным и караковым лошадям, верным их помощникам и друзьям в нынешнем походе. Не один комплект подков истерли добрые кони, передвигаясь под седлом могучих всадников по этой полуденной стране.

Они дышали воздухом весенней северо-крымской степи, шагая по шляху, проложенному от полуострова Чонгар до тихой, пыльной Ак-мечети [19] , вскачь носились по узким улочкам Бахчисарая, пытаясь догнать кавказских джигитов Казы-Гирея, здешнего резидента турецкой разведки. С трудом поднимались по крутой горной дороге к средневековой крепости Чуфут-Кале. А совсем недавно прошли более трехсот верст по пастбищам и предгорным долинам южной части полуострова.

Нелегко будет расстаться с ними бывалым наездникам. И в чьи руки с полным доверием можно тут передать их?

Керченские жители, рыбаки, купцы, ремесленники, земледельцы и садоводы понятия не имеют о том, как следует обращаться с верховой лошадью, обученной сложным боевым эволюциям в кавалерийском полку. Знали русские их обыденную восточную привычку: животных не жалеть, нисколько не беречь, эксплуатировать до совершеннейшего изнеможения, а потом сдавать на бойню…

Вызванный на совещание по этому вопросу князь Мещерский тоже сперва опечалился. Но решение нашел быстро. Не далее как вчера вечером пил он херес в фешенебельной греческой кофейне, что расположена неподалеку от крепости Ени-Кале. Там любят проводить свободное время офицеры русского гарнизона, и к нему за столик подсел молодой поручик из драгунской команды. Вот кому надо предложить кирасирских скакунов!

Анастасия с облегчением вздохнула. Значит, их отличные лошади еще послужат российской короне.

Они принялись составлять список тех коней, которых возьмут с собой в Гёзлёве. Первым номером, естественно, шел ее бесценный и несравненный Алмаз, вторым номером — голштинский жеребец сенунд-ротмистра по кличке Бурш. Третьим — рослый вороной Бурелом, легко носивший на своей широкой спине сержанта Чернозуба.

Над четвертым номером они думали недолго. Ясно, это будет лошадь капрала Ермилова, семилетний мерин Хорошевского конного завода, караковой масти, с белой проточиной на лбу, отзывающийся на странное имя — Синебрюх.