— Его превосходительство напоминает мне, — продолжал речь Козлянинов, — что, находясь у берегов Крыма, в море, почему-то именуемом турками их собственным и «внутренним», никогда и нигде не следует нам допускать неуважения к флагу Российского военного флота. Оное может проявляться по-разному, так как мусульмане все еще пребывают в заблуждении относительно своей якобы необоримой силы. Оттого нельзя прощать им ни единого шага, направленного к умалению престижа нашей империи на водах Черноморских…

После ссылки на письмо командующего Азовской флотилией все присутствующие отлично поняли и настроение командира «Хотина». Оно было боевым. Каждый из них в душе согласился, что действовать теперь надо решительно. Правда, Козлянинов не представил им детального плана будущей баталии. Сколько времени вести артиллерийскую перестрелку? Когда подойти к шебеке? Как высаживать на нее абордажную команду? Чего добиваться в бою: захвата вражеского судна или его уничтожения?

Командор отвечал им как-то слишком бегло. Скорее, в его словах присутствовало лишь предощущение битвы. Он словно бы уже видел ее и пересказывал им увиденное, однако довольно достоверно. Имея за плечами пятилетнее пребывание в знаменитой Архипелажской экспедиции, Козлянинов, наравне с другими русскими моряками, вырос и возмужал в ней. Своего противника он изучил прекрасно. Перипетии множества морских схваток до сих пор сохранялись в его памяти. Лейтенант, затем капитан-лейтенант, затем капитан второго ранга, он командовал там разными по размеру и огневой мощи кораблями. Ничто не пугало его: ни раскаленные ядра, с ревом пролетающие над палубой, ни дикие вопли янычар, с ятаганами наголо бросавшимися вперед, ни волны, готовые поглотить тех, кому не повезло в рукопашной…

Из каюты капитана бригадирского ранга участники военного совета расходились, озабоченные новыми заданиями. Лейтенант Панов собирался готовить к бою корабельные пушки. Капитан-лейтенант Орелли возвращался на место вахтенного офицера, временно передоверенное штурману, с намерением увеличить скорость «Хотина» для чего требовалось быстро установить апселя — дополнительные продольные косые паруса, натягиваемые между грот— и бизань-мачтами при благоприятном ветре. Лейтенант Мордвинов и мичман Карякин никаких определенных поручений пока не получили. Согласно расчетам Козлянинова, догнать турецкое судно русские могли лишь ближе к вечеру, как раз во время их вахты на шканцах. Это налагало большую ответственность. Тихо переговариваясь, оба офицера направились в кают-компанию, чтобы посмотреть новые лоции Черного моря, недавно полученные в Керчи, и обсудить свои действия. Князя Мещерского и Аржанову мужественный мореход попросил задержаться. В самых изысканных выражениях он заверил вдову подполковника, что ей абсолютно ничего не угрожает, что для охраны адмиральской каюты он даст четырех старослужащих солдат из абордажной команды, вооруженных ружьями, пистолетами и тесаками, которые займут позицию у ее дверей.

— Солдаты будут гораздо нужнее на палубе, — сдержанно ответила ему Анастасия.

— Слово офицера! — по-прежнему горячился капитан, глядя на курскую дворянку с особым выражением. — Ни один волос не упадет с вашей головы! Я лично буду защищать вас, если турки — не приведи того Господь, конечно! — прорвутся на ют.

— Почему именно на ют?

— Ну ваша же каюта расположена там.

— Буде случится сражение, то я приму участие в нем, — сообщила капитану Аржанова.

Командор прямо-таки опешил:

— Каким это образом?

— У меня есть мундир кирасира Новотроицкого полка, портупея, шпага, пистолеты. По-моему, вы их даже видели…

— Анастасия Петровна, пожалуйста, оставьте вашу сумасшедшую затею, — взмолился Козлянинов. — Уверяю вас, абордажный бой с турками — вовсе не игрушки.

— Вот и замечательно! — Она ласково ему улыбнулась. — Я обожаю приключения. Ведь риск — благородное дело, не так ли, Тимофей Гаврилович?

Ища поддержки, Козлянинов повернулся к Мещерскому. Тот прислушивался к их разговору, но вмешиваться в него не собирался. Решение Аржановой казалось секунд-ротмистру вполне оправданным. Численность противника неизвестна. Флора же может взять не только любимые «Тузик» и «Мурзик», каковые хороши лишь в ближнем бою, но и их армейский пистолет, длинный и тяжелый, однако надежно действующий на расстоянии тридцати шагов.

— Князь, — сказал командир «Хотина» в полном замешательстве, — неужели вы одобряете этот план?

— Честно говоря, не понимаю, чем он плох, ваше высокоблагородие, — вежливо отозвался молодой офицер.

— Да всем он плох! — сердито бросил Козлянинов. — Слыханное ли дело? Женщина в горне рукопашной схватки! А если они…

— Вы имеете в виду турок?

— И турок тоже!

Капитан бригадирского ранга уже догадывался, что госпожа Аржанова опять поступит по-своему, не обратив внимания на его просьбу, больше похожую на приказ. Но поездка в Кафу, которой она добивалась столь же настойчиво, и сравниться не может с предстоящей морской баталией. Там будут свистеть пули, рваться гранаты, звенеть клинки, и смерть явится людям в самом страшном из ее обличий.

Сейчас он с болью в сердце представил себе это и удивился новому чувству. Бесспорно, на борту его корабля находилась лучшая из женщин, земных существ, им глубоко презираемых. Она стояла перед капитаном с обычной для нее обольстительной улыбкой и ждала конца разговора. Действительно, за две недели совместного плавания курская красавица уже рассказала все, что следовало ему знать о ней. Она была умна, решительна, предана долгу и обладала несгибаемой волей. Еще она очень симпатизировала командору и не постеснялась чисто по-женски проявить свою симпатию, когда он, продолжая испытывать прекрасную пассажирку, завел ее на площадку грота-марса.

— Вижу, вы упорствуете в опасных заблуждениях, — мрачно сказал моряк после долгого молчания.

— Право, Тимофей Гаврилович, тревожитесь вы зря, — Аржанова посмотрела ему прямо в глаза. — Бывала я в переделках и похуже абордажного боя.

— Еще раз настоятельно советую вам остаться в каюте и на палубу не выходить.

Теперь Анастасия начала злиться по-настоящему.

— Но почему, осмелюсь спросить?

— У меня серьезные намерения.

— О чем это вы говорите?

— Я намерен предложить вам руку и сердце, милая моя и несравненная Анастасия Петровна!