Чтобы дать представление о гении поэта, Мармье перевел стихотворение Францена под заглавием Е д и н с т в е н н ы й п о ц е л у й.

Вот оно [французский перевод семи четверостиший]:

Tu pars; au bord des flots, je m’arr;te et soupire;

Je te regarde encore, je serai seul demain…

_

Ты уезжаешь; у кромки прибоя останавливаюсь и вздыхаю;

Смотрю на тебя еще, завтра я буду один…

Францен, 1772 года рождения, оставил длинную бесконечную поэму о Христофоре Колумбе.

Самый сильный из трех поэтов - Рюнеберг - жив, по крайней мере, еще недавно был жив. Родился в 1806 году в городе Борго [Борга, Швеция], за три года до моего посещения Санкт-Петербурга преподавал в гимназии родного города. Поездка в Або, где он учился, была самым большим событием в его жизни.

Мы сказали, что Рюнеберг был самым сильным из троих. Несомненно, это потому, что из троих он в наибольшей степени финляндец; одна из его поэм напоминает древнюю руну; мы сожалеем, что у нас перед глазами ее нет, чтобы всю целиком предложить нашим читателям; вдалеке от какой бы то ни было библиотеки, мы вспоминаем и описываем ее сюжет, вот и все.

Ее название М о г и л а П и р р о.

Был ли известен Рюнебергу эпизод из произведения Торкий дю Шена К р а с а в и ц а и з П е р т а, когда он выстраивал эту поэму? Знал ли он легенду о старике из Монт-Аперто и шести его сыновьях, когда он ее писал? Я в этом сомневаюсь. Во всяком случае, вот финляндская легенда, придуманная или переложенная на стихи Рюнебергом.

У старика-финляндца шесть сыновей. Они отправляются походом на бандитов, опустошающих страну, попадают в засаду и погибают от руки бандитов, за исключением одного. Отец приходит на место боя за телами своих сыновей. Он думает найти там шесть трупов, а насчитывает только пять. Его первый порыв - оплакать мертвых, но вдруг слезы останавливаются. Почему пять, а не шесть трупов? Для счета чести не достает одного. Тот, кого не хватало, это тот, на кого, как он верил, он мог больше всего рассчитывать, кого любил больше других, его старший сын Томас. Что сталось с Томасом? Бросил ли он своих братьев? Этот вопрос терзает старика, страдающего больше от сомнения и стыда, когда он думает о Томасе, чем от факта смерти, постигшей пятерых других его сыновей.

Нет, старику не прибавилось горя. Он мог оплакать своих пятерых сыновей и гордиться шестым: того не было с пятью братьями, когда они попали в засаду. Он слишком опоздал, чтобы их спасти или с ними умереть. Но, увидев их окровавленные трупы, он бросился преследовать убийц, перебил их одного за другим и принес отцу голову их предводителя.

Старик, который не умер от горя при виде трупов своих пяти сыновей, умирает от радости, обнимая шестого.

Теперь, вот элегия Рюнеберга в современном понимании, то есть более шведское произведение, чем М о г и л а П и р р о [приведен французский перевод семи четверостиший]:

Dors, ; mon pauvre с;ur! Celui qui dort oublie.

Dors, et que nul espoir ne trouble ton sommeil,..

_

О, мое бедное сердце, спи! Сердце того, кто спит забытым.

Спи, и пусть никакая надежда не тревожит твой сон...

Этот необычный народ, который полностью сохранил костюм предков и который время от времени напевающий, как Греция, фрагменты из своей Илиады, должен был угодить императору Александру - духу меланхоличному и созерцательному. Финляндия, завоеванная им, стала его любимой провинцией. В 1809 году, спустя некоторое время после Тильзитского мира, что призван был, если следовать его букве, обеспечить падение Англии, он посетил Або и отпустил ежегодные 80 тысяч рублей на продолжение трудов Академии, первый камень которой положил тот самый Густав IV, которого Наполеон намеревался отправить царствовать на Малые Дома. Наконец, 21 января 1816 года издал следующий указ:

«В убеждении, что конституция и законы, которые, благодаря их полному соответствию характеру, обычаям и цивилизации финского народа, были основой мира и спокойствия страны, не могут быть изменены или упразднены, с самого начала нашей власти над Финляндией мы одобрили и торжественно утвердили не только конституцию и законы, а также все привилегии граждан, но еще, после предварительного согласования с государственными ассамблеями, учредили специальную администрацию, сформированную из финляндцев и наименованную нашим Государственным советом, от нашего имени администрат гражданских дел страны и в делах уголовных высший судебный орган, независимый от всякой иной власти, кроме власти законов, которой следуем мы сами, в нашем сане суверена учреждаем также нашу администрацию и через настоящую нотификацию объявляем, какой была и пребудет наша политика в отношении наших подданных Финляндии, и мы навеки подтверждаем слово, которое они получили от нас, относительно их отдельной конституции, и нерушимость его при нашем правлении и правлении наших воспоследователей».

Поспешим добавить, что слово императора Александра, данное финляндцам, было свято.

___

Итак, как мы уже сказали, настал день отправиться экспедицией в Финляндию.

Еженедельно от Летнего сада отходят два парохода на Шлиссельбург, Коневец, Валаам и Сердоболь. Нужно было сесть на один из них. Граф Кушелев тут же возымел идею отправить нас из Санкт-Петербурга в Сердоболь так же, как доставил нас из Кронштадта в Санкт-Петербург, то есть приказать арендовать пароход, но за подобную услугу с него запросили 15 сотен рублей (6 тысяч франков) и мы настояли, чтобы он не делал этого безумного шага.

Итак, 20 июля в 11 часов утра мы попросту отправились вверх по Неве одним из почтовых судов со скоростью 6-7 узлов в час. Караван состоял из Дандре, Myaне, Миллелотти и меня. Проплывая перед виллой Безбородко, мы увидели всех наших друзей, которые, собравшись на балконе, махали нам на прощанье; дамы - платками, мужчины - шляпами. Те, кого подводили глаза, направили на нас театральные бинокли и подзорные трубы. Впрочем, невооруженным глазом можно было только распознать людей; в этом месте, то есть между виллой Безбородко и Смольным, ширина Невы около двух километров. В течение часа примерно, несмотря на поворот реки, мы могли еще видеть белеющую и уменьшающуюся на горизонте роскошную виллу, которую только что покинули, проведя там хорошие дни; затем, наконец, такой уж гигантской была излука, образованная Невой, потеряли из виду виллу Безбородко.