Каких бы взглядов на гиперсексуальность (то есть на “чрезмерные проявления полового поведения, приемлемого в культуре”) вы ни придерживались, готов поспорить, что вы нашли у себя черты, сходные с некоторыми описанными здесь “нормофилами”. В следующих главах мы встретим других персонажей, и, вероятно, им вы будете сопереживать меньше. Но – будьте честны с собой!

В детстве я не боялся Амура, поскольку не подозревал, что это злой демон. До 70-х годов темная сторона его натуры была почти незаметна мне благодаря усилиям “Холлмарк” и прочих цензоров, которые приукрасили Амура, дополнив образ детским жирком и умильной улыбочкой. Амур превратился в очаровательного херувимчика, розового, как поросенок, милого, как ягненок, лукаво глядящего с витрин магазинов накануне Дня св. Валентина. Школьники вырезают из бумаги фигурки Амура и украшают ими классы, и ничто не напоминает о его злом начале. Современный Амур шаловлив. Амур древних был настоящим психопатом.

Образ Амура был создан римским писателем Луцием Апулеем. У Апулея Амур был отнюдь не озорным младенцем с крылышками, как у колибри, а импульсивным божеством, повергавшим в сексуальный хаос все существа. Даже бесстрашный Аполлон считал его “диким и жестоким, словно ужасный дракон”:

История, сочиненная Апулеем, выглядит как черная комедия. Венера, мать Амура, ревнует людей к смертной Психее, превзошедшей ее красотою. Желая досадить ей, Венера просит сына пустить отравленную стрелу в девушку, чтобы та возжелала самого ужасного из людей:

Амур врывается ночью в жилище Психеи с намерением выполнить волю матери, но останавливается, пораженный красотой Психеи. Любуясь, как она спит, Амур нечаянно укалывается собственной стрелой. Это навечно связывает их узами и позволяет Психее, через брак с Амуром, войти в римский пантеон. Отношения со свекровью у Психеи сложились, мягко говоря, напряженные.

Амур у Апулея, хотя любовь и спасает его, – отнюдь не романтик-сводник, а дьявол, подвергающий незадачливых обывателей приступам всепоглощающей страсти, которая ослепляет их настолько, что в приступе гиперсексуальности они совершают поступки, подобные тем, о которых мы говорили в главе 3. Аллегория своевольного бога, от скуки или в качестве услуги другим богам поражающего сердца смертных, награждая их непотребной страстью, напоминает холодную бездумность природы, когда речь идет о парафилиях.

В 20-х годах XX века многие из парафилов оказывались на кушетке в кабинете австрийского психиатра Вильгельма Штекеля. Борьба пациентов с собой представлялась ему отчасти комичной. Его веселили “экзотичные” извращенцы. Variatio delectat! [Разнообразие радует!] – изумлялся он в книге с кошмарным названием “Половые аберрации”: “Как многочисленны вариации, созданные Эротом, чтобы сделать монотонность обычного полового органа интересной для сексолога”. Именно Штекель – автор термина “парафилия”. Первая часть слова, пара-, по-гречески значит “другой” или “за пределами”, а “филия” переводится примерно как “любовь” [37] .

Отцом Штекеля был малообразованный еврей-ортодокс, а мать, хоть и была неприятной женщиной, все же имела образование. Штекель учился у Крафт-Эбинга и, кроме того, некоторое время был другом и последователем Фрейда. Они сильно поссорились из-за того, что известный вспыльчивостью и неспособностью хранить секреты Фрейд проболтался о таинственной перверсии самого Штекеля их общему коллеге, психоаналитику Эрнесту Джонсу. Поскольку Эрнест оказался более надежным хранителем секретов, чем Зигмунд, для нас так и осталось загадкой, о чем именно шла речь. Штекель унес свой секрет в могилу. В 1940 году он покончил собой в номере лондонской гостиницы. Ему было семьдесят два, и у него был диабет, в результате чего на одной ноге развилась гангрена. Штекель принял огромную дозу аспирина, чтобы избежать ампутации [38] .

Этот плачевный финал привлек мое внимание по двум причинам. Во-первых, я и сам диабетик, и мое невротическое воображение иногда рисует картину: меня отправили в некий богом забытый дом престарелых, и я сижу там один, в комнате, из-за болезни сетчатки кажущейся мне мутной, и поглаживаю культи ног. Во-вторых, за восемнадцать лет до своего самоубийства Штекель описал в книге “Половые аберрации” фетишиста – любителя ампутанток. Этот человек был врачом, и верхом наслаждения он считал оказаться в постели с “прелестной девушкой, у которой ампутирована нога выше колена и которая носит деревянный протез”. Как это часто бывает, этот фетишист был разборчив в деталях. “Меня оставит совершенно холодным вид, изображение или даже половой акт с женщиной, у которой ампутированы обе ноги”, – прибавил он для ясности.