Даже для фетишистов без парафилии нетрудно понять, чем привлекательно прикосновение предмета, имеющего близкую связь с человеком, которому вы симпатизируете. Не знаю, как вы, а я бы покривил душой, если бы сказал, что никогда не испытывал возбуждения от банки газировки. В школе я одно время занимался самоудовлетворением, глядя на банку из-под “Кока-колы”, выброшенную мальчиком (увы, натуралом), в которого я был влюблен. Поскольку у меня не было шансов оказаться ближе к его губам, чем так, его образ волшебным образом слился с этой банкой. Кстати, несколько исследований в области психологии потребления показали, что люди скорее купят одежду, к которой прикасались физически привлекательные продавцы [46] . Такой случайный фетишизм встречается достаточно часто. Но в клиническом, парафилическом смысле “истинный фетишизм” – это феномен, когда фетиш возбуждает сильнее, чем эротический объект, обозначаемый этим фетишем, и без него почти невозможно получить сексуальную разрядку.

“Предметофилы” (“объектофилы”) в некоторых отношениях совершенно иные, нежели фетишисты-парафилы: для первых предмет страсти не является символической заменой эротического объекта, их влечение к этому предмету никак не связано с тем, что он прикасался к желанному человеку. В случае предметофилов сам предмет становится эротическим объектом. Важнее всего вот что: они убеждены, что предмет отвечает им взаимностью. Стулья, лестницы-стремянки, шали, книжные шкафы… Все, что только можно вообразить. С точки зрения предметофилов, любой предмет во вселенной может безумно, глубоко и страстно полюбить человека. (Полагаю, не стоит забывать об этом, когда вы будете стучать кулаком по капоту сломавшейся машины. Если она мазохистка, ей может понравиться и она продолжит в том же духе.)

Психотерапевт Эми Марш считает, что причиной поведения предметофилов является редкое неврологическое заболевание, которое называется “соощущение персонификации предмета” (object personification synesthesia), в результате чего им кажется, что неодушевленные предметы суть личности, которые испытывают эмоции, а также половое влечение [47] .

У этих людей вызывают возбуждение конкретные предметы, а не все вещи определенной категории. В 1979 году шведка Эйя-Рита Эклеф попала на первые полосы в связи с тем, что вышла замуж за Берлинскую стену. Сейчас она считает себя вдовой. Позднее американка Эрика Лабри-Эйфель стала героиней документального фильма, где было показано, как она консумирует свой брак с Эйфелевой башней. Новобрачным непросто уединиться из-за туристов, постоянно снующих вокруг. (Поскольку Эрика считает, что 325-метровое сооружение – женского пола, их отношения в этом смысле лесбийские. Полагаю, Эрику можно назвать бисексуалкой: в прошлом она состояла в отношениях с немногословным джентльменом, многим известным как Золотые Ворота.) В том фильме Эрика сдержанно приподняла плащ, села верхом на одну из массивных стальных балок в основании Эйфелевой башни и тем скрепила брачный союз. (Кстати, миссис Эйфель известна не только своей любовью к башне, но и тем, что она – один из лучших в мире спортсменов-лучников.)

Обычно (если это слово уместно) мысли предметофила устремлены к обыденным вещам, а не к ярким знаменитостям вроде Берлинской стены или Эйфелевой башни. В 2010 году Эми Марш провела десятки интервью с предметофилами. Она интересовалась у них: “Какую черту находит в вас наиболее привлекательной предмет (предметы) вашего влечения?” Некая женщина, находящаяся в любовных отношениях с флагом по имени Либби, ответила: “Ну, Либби всегда говорит, что у меня хорошее чувство юмора. Мы так веселим друг друга! С ними [флагами] почти невозможно говорить серьезно, они постоянно прикалываются”. А мужчина, увлеченный звукорежиссерскими пультами, заметил, что его электронные “любовники” обожают черты его лица: “Я полноват, а им это нравится… У меня пальцы искривлены в виде шеи лебедя [48] , а им нравится. Еще им нравится, что пальцы – шершавые”.

И, раз уж речь зашла о руках и пальцах, не следует обходить вниманием парциалистов (вспомните подофила, лишившего невинности мои пальцы ног). Этих людей больше волнуют не сами предметы. Их эротический интерес полностью обращен на определенную (нерепродуктивную) часть тела. Вольтер, у которого было неплохое чувство юмора, парциалистом точно не был. В 1748 году Вольтер в письме своей любовнице (и одновременно – племяннице) г-же [Марии Луизе] Дени дает понять, что без ума от каждого сантиметра ее тела. Уведомляя о скором приезде в Париж, он сообщает: “Покрываю тысячей поцелуев Вашу пышную грудь и восхитительный зад, всю Вас целиком, Вас, которая столько раз дарила мне эрекцию”. Но вольтеровская “монотонная простота” в почитании женского тела, как напомнил бы Штекель, не перестававший удивляться сексуальному разнообразию, – не повод для уныния.

В книге “Половые аберрации” Штекель знакомит нас с двадцативосьмилетним немецким коммерсантом П. Л.: “Когда к нему [П. Л.] притрагивается рукой красивая женщина, моментально возникает эрекция”. После психоаналитического расследования Штекель решил, что фиксация П. Л. уходит корнями в детство, а именно – в первый сексуальный опыт (в семилетнем возрасте), о котором Штекель по неясным причинам решил проинформировать нас на латыни: “Ему особенно нравилось cum nonullis commilitonibus mutuam masturbationem tractare”. Вот пример того, как глубокомысленно звучит любая фраза на языке права. В переводе глубина сразу теряется: П. Л. с удовольствием занимался взаимной мастурбацией с мальчиками своего возраста. Причем занятия эти продолжались до позднего подросткового возраста, и П. Л. отмечал, что симпатизирует исключительно мальчикам с бледными красивыми руками. Прочие не вызывали у него эрекции.

Штекель объясняет, что со временем П. Л. оставил свои гомосексуальные привычки и (якобы) стал возбуждаться от мысли о женщинах – по крайней мере, о женских руках: “Никакая сила не заставила бы его теперь притронуться к мужскому половому органу. Один лишь вид пениса другого мужчины вызывает у него отвращение”. Однако в книге не говорится о том, перестал ли П. Л. фантазировать о мальчишеской руке на собственном пенисе, и я готов поставить последний доллар – нет, не перестал. Как бы то ни было, П. Л. желал остепениться и завести семью, для чего познакомился с очаровательной девушкой, которая, как ему виделось, идеально подходила на роль жены. Все в ней было безукоризненно, “она обладала всеми женскими добродетелями”. Однако, по иронии, у девушки были очень крупные руки, а под ногтями часто бывала грязь, что, безусловно, привело бы в замешательство любого уважающего себя фетишиста. П. Л. не смог с этим смириться. Воображаю, как решительный П. Л. возвращается домой от Штекеля. Он идет по перрону. Клубится паровозный дым. Накрапывает дождь. Красивая женщина ждет П. Л. Он прикладывает палец к ее дрожащим губам: “Нет, дорогая, дело не в тебе. Дело во мне! Ну, во мне – и в твоих чертовых клешнях”.

Даже детальнейшая классификация половых девиаций не может предвидеть все парафилии, и часто непонятно, как систематизировать некоторые из них. Рассмотрим, например, случай “орального парциализма”. Я не уверен, верный ли диагноз поставили австралийские психиатры, но, как вы сейчас увидите, их замешательство простительно.

Наша история из рубрики “невероятно, но – увы! – факт” произошла в 1998 году в сельском районе Австралии. Главный герой – необщительный юноша девятнадцати лет с крайней формой ожирения (он весил более 140 кг). Парень был в запущенном состоянии. Он страдал от клинической депрессии и впервые попал в поле зрения врачей из-за неудовлетворительной гигиены. У него появились язвы под мышками, внизу живота и в паху. Отец приволок сына к врачу (это нужно было сделать гораздо раньше) и объяснил, что гнойные раны у того не проходят почти пять лет.