«Понты» – фирменный знак «новых русских» начала 1990-х. Стремительно взлетев «из грязи в князи», большинство из них наивно уверовало в необратимость этого взлета. А оно оказалось для них всего-навсего катапультированием. Не всегда с мягкой посадкой. Но пока это еще было впереди, и они «на полную катушку» демонстрировали свою крутизну сотне миллионов менее удачливых соотечественников. В том числе и тем, на которых вчера они заискивающе смотрели снизу вверх.

Адекватным ответом последних является черная зависть, усугубляющая последствия расслоения. Одни, обиженные судьбой, глядя на этот пир во время чумы, просто чертыхались. Другие неожиданно легко восстанавливали в памяти изучаемые под палкой в давней юности положения марксизма-ленинизма. Прежде всего – о несправедливом распределении природной ренты и прибавочного продукта, об эксплуатации человека человеком и (прошу расслабиться) о необходимости и неизбежности классовой борьбы.

Хочу обратить внимание на то, что до сих пор мы вели речь о жертвах расслоения, которыми оказались нормальные, деятельные люди – им просто крупно не повезло. С возрастом, с предыдущей трудовой биографией, с отраслью их бизнеса…

Гораздо в более острой и бестолковой форме революционные мысли возникают у тех, чье присутствие в бедной прослойке объясняется собственной неконкурентоспособностью, нерадивостью, «вредными привычками». Правда, они-то твердо уверены, что все эти негативные характеристики не про них.

Последствия расслоения российского общества оказались катастрофическими для либералов, отцов гайдаровской реформы. А так как я активно играл в этой команде, то и для всех нас, кто играл в ней не по контракту, а по убеждению. Мы потеряли свой лучший электорат – гуманитарную и техническую интеллигенцию, которая билась за опального Ельцина, стояла у Белого дома в августе 1991 года, не сопротивлялась реформам, а требовала их. Именно эти люди обнищали в первую очередь и в большей мере, чем все остальные. Их, как и всех остальных, лишили многолетних и действительно трудовых сбережений в Сбербанке еще задолго до 1992 года. Но тогда они еще считали фантики, которые числились на их счетах реальными деньгами. Потом их добивали инфляцией, задолженностями по жалкой заработной плате…

Не менее трагичным оказался исход в «бедный» слой общества практически всех силовиков.

И интеллигентов, и силовиков перевели на самообеспечение, на подножный корм. Реализуя данный подход, немалая часть первых стала вымогать, торговать диссертациями и прочими интеллектуальными услугами, вторая – «крышевать». Эпизод плавно перешел в традицию, неукоснительно сохраняемую и сегодня, шестнадцать лет спустя.

Мое личное восприятие расслоения начала 1990-х осталось в моей памяти в виде трагического видеоряда.

Визит Е. Гайдара в Пермь. 1994 год

Бесконечная, углом протянувшаяся в Москве от ЦУМа до «Детского мира», мрачная шеренга фигур, торгующих с рук кто чем может. Невооруженным глазом видна разница в социальном происхождение этих людей, их возрасте, одежде… Общее у всех: беда в глазах, у многих – унижение…

Пикеты в Перми инвалидов, чернобыльцев, работников здравоохранения, требующих индексации пенсий, пособий, зарплаты или хотя бы выплаты задолженностей.

Друг нашей семьи доцент политеха Миша Кацнельсон, подрабатывающий дворником…

Охранник на автостоянке с наброшенной на плечи курткой, из-под которой видны погоны авиационного майора.

Встреча первого заместителя губернатора Сапиро, как было написано в повестке дня, «с деятелями культуры и искусства». Почти со всеми участниками этой встречи у меня были давние добрые отношения. А теперь я вместе с «министром» культуры Лидией Лисовенко выслушивал из уст этих дорогих мне людей обидные, но во многом справедливые упреки в том, что власть бросила деятелей культуры на произвол судьбы.

И в этом же «видеоряде» – красные пиджаки и увесистые золотые цепи «новых русских», обсуждение со знанием дела технологии распития неизвестной ранее «Текилы» и различий между красным и черным лейблом шотландского виски.

Как профессиональный экономист, я знаю, что кредит – не только полезный, но необходимый инструмент развития. Но, как частное лицо, как человек, я терпеть не могу брать кредит, залезать в долги. Если мне хочется приобрести то, что сегодня мне не по карману, я предпочитаю накопить. Или отказаться от этого желания.

Я далек от того, чтобы считать себя «святым», во всем правильным бессребреником. Но что у меня есть, так это ответственность за работу, которую мне доверили, и искренняя признательность людям, сделавшим это: вовремя меня заметившим, назначившим, проголосовавшим…

В связи с этим в моем отношении к долгам существует одно исключение: я без малейшего внутреннего напряжения считаю себя должником этих людей и стараюсь свой долг отработать по полной.

По отношению к жертвам расслоения начала 90-х – избирателям моего Горнозаводского избирательного округа, жителям Пермской области, у меня так и осталось не только чувство непогашенного долга, но и собственного бессилия что-то изменить.