— Должен заметить, что ты не самый лучший специалист в области псионных нюансов, — заметил Векс.

— Хочешь сказать, что стоит позвать на помощь профессионала? — спросил Род. — Ну, в этой сфере я не знаю никого лучше…

И он похолодел от этой мысли. Векс хранил тактичное молчание.

Оно затянулось на столько тактов, что Род не выдержал.

— Ой, ладно! — Он натянул поводья и, выйдя из конюшни, крикнул: — Корделия! Собери вещи в дорогу!

— И таков их ответ? — Брат Альфонсо швырнул пергамент на стол. — Нет, подумать только: они даже не проявили учтивости и не отправили вам послание! Мы почему-то должны были получить список с этого указа от королевского чиновника — нашего дьякона!

— Ты прав. — Новый архиепископ был вне себя от ярости. — Это вопиющее нарушение этикета.

Ни тот, ни другой даже не помыслили о том, что и сами весьма значительно отступили от правил этикета, не отправив королю с королевой послание о самопровозглашении аббата архиепископом. Эту весть до народа донесли с приходских амвонов священники.

— Так не пойдет, милорд! — вскричал Альфонсо. — Взять хотя бы это заявление — насчет того, что король и королева должны править страной, а Церковь решать вопросы вероисповедания и жизни духовенства, не более!

— Что ж, тут все ясно, и это можно было предвидеть, — с тяжелым сердцем проговорил архиепископ. — Туан не уступит нам ни пяди.

— И мы тоже не уступим! — взвизгнул брат Альфонсо. — Это не ответ! Это отсутствие ответа! Что же, милорд? Вы удовлетворитесь этим?

— Нет, не удовлетворюсь. Король должен открыто изъявить свои намерения! Мы должны изыскать способ вынудить его сделать это!

— Вынудить? — полыхая злобой, выкрикнул брат Альфонсо. — Ну уж нет, милорд! Вы должны со всей суровостью потребовать ответа! Вы не можете позволять ему так оскорблять вас!

— Потребовать? — возмутился архиепископ. — Брат Альфонсо, о чем вы говорите? Не дело подданному требовать чего-либо от своего повелителя!

И тут он как бы услышал эхо собственных слов и вытаращил глаза.

— «Подданному», ей-богу! — фыркнул брат Альфонсо. — Архиепископ — подданный короля? Нет, милорд. Вы — первое сословие в стране, а король — второе! Не желаете ли вы убедить меня в том, что мы, духовенство, этого не достойны?

— О нет, ни в чем подобном я тебя убеждать не стану, и ты прекрасно это знаешь! — Архиепископ отвернулся и так крепко сцепил пальцы, что у него побелели костяшки. — Мы — первая и главная власть, потому что мы ближе к Господу. Наши деяния освящены Богом, и потому мы более других достойны почитания. Но дворянство, брат Альфонсо, — вторая власть, потому что в их руках — забота о телах всех их собратьев, в то время как мы, власть первая, печемся об их душах.

— Но душа намного важнее тела, — напомнил ему брат Альфонсо. — И потому первая власть важнее и выше второй.

— Следовательно, дворянство должно быть руководимо нами. Я все это знаю, — кивнул архиепископ, рассеянно глядя на огонь в камине.

— Да, милорд. Вы потребовали от короля и королевы исполнения лишь тех условий, которые являются обязательными на все времена. Неужто король не понимает: если он не признает суверенности Святой Матери Церкви, он противопоставляет себя самому Господу Богу?!

Архиепископ медленно повернул голову к брату Альфонсо.

— Что ты сказал?

— О, я всего лишь предложил вам способы борьбы с этим дерзким правителем, дабы он показал всем свое истинное обличье. Но подумайте, мой добрый милорд: разве Церковь Грамерая — не истинная Церковь?

— Ты отлично знаешь, что истинная!

— А кто же тот, кто это отрицает?

Архиепископ уставился на своего секретаря, выпучив глаза. Помолчав несколько секунд, он кивнул:

— Ты прав, брат Альфонсо. Он еретик.

Монах, стоявший за коваными железными воротами, вопросил:

— Кто идет? Чего тебе надобно здесь?

Было видно, что он настороже, но Хобэн ответил так, как собирался:

— Я ощутил призыв к праведной, святой жизни.

Монах мгновение помедлил, затем отодвинул засов и распахнул ворота.

— Входи и следуй за мной. Брат Майлз!

Хобэн вошел на монастырское подворье и увидел другого монаха. Тот оторвал глаза от молитвенника, закрыл его, убрал в рукав и, поднявшись, вопросительно посмотрел на вошедшего.

— Отведи его к старосте послушников, — распорядился привратник.

Брат Майлз кивнул, развернулся и поманил Хобэна. Тот послушно пошел следом за ним.

Монах привел его в небольшой дом неподалеку от ворот. В простой комнате с побеленными стенами стояло два стула с прямыми спинками. На стенах висело несколько картин с изображениями изможденных голодом святых.

— Садись, — сказал монах и ушел.

Хобэн сел и стал оглядываться по сторонам. В этой стерильной комнате в первые мгновения он чувствовал себя неуютно, но по мере ожидания ощутил, как напряжение и волнение отступают, невзирая на то что Хобэн стыдился того, что пришел в обитель с ложью в сердце. Чистые белые стены стали казаться ему не безликими, а просто чистыми. А к тому времени как в комнату вошел староста послушников, в душе у Хобэна воцарились такие мир и покой, что он и думать забыл о том, зачем сюда явился.