Шрифт:
– Суета сует и томление духа. – Лицо Елизаветы Алексеевны вновь стало отрешенным. – Император говорил, что в ларце заключена самая суть наследства, которое он оставляет. Так я могу на вас положиться?
– Почему вы не жалуетесь на Чернышева?
Вопрос императора застал Александра Христофоровича врасплох.
– А он на вас жалуется. – Царь протянул Бенкендорфу синеватый литок, испещренный гневными каракулями Александра Ивановича.
Генерал почувствовал, что у него взмокает затылок. Впервые в жизни приходилось читать донос на самого себя.
– Что скажете? – Николай испытующе глядел в лицо собеседнику.
Бенкендорф развел руками. Формально недоброжелатель прав: он тормозит следствие, встревает в чужие дела…
– Отчего допрашиваемые предпочитают говорить с вами? – Голос государя звучал настороженно.
– Я их слушаю.
Николай кивнул.
– Среди бумаг покойного брата лежало ваше донесение 1821 года. О заговоре.
Новый документ перекочевал в руки Бенкендорфа. Странно было видеть свое предупреждение сейчас, когда самое худшее уже случилось.
– Если бы его величество отнесся к моим словам с доверием… – осторожно молвил генерал.
Молодой царь вскинул на собеседника гневный взгляд.
– А почему мой брат не доверял вам?
Вопрос вопросов. Александр Христофорович задавался им всю жизнь. И имел тысячу ответов, ни один из которых не убеждал его самого. Николаю он предложил самый простой.
– Моей семье покровительствовала вдовствующая императрица. А у покойного государя были сложные отношения с матерью. Он не считал возможным полагаться на преданных ей лиц.
Казалось, этот ответ удовлетворил императора. Сам он обожал maman, не делил с ней власть и не имел причины отказывать в доверии людям из ее окружения. Напротив, смотрел на преданность Бенкендорфа как на перешедшую к нему по наследству.
– Я хотел бы обратиться к вам с просьбой. – Молодой царь помедлил. – Необходимо выделить все, касающееся важных персон, в особое делопроизводство. Сперанский, Мордвинов, Киселев, Ермолов. Если они замешаны, выйдет скандал. Его надо избежать. Но правду знать полезно… – Никс замялся. – То же относится и к августейшим особам в Польше.
Он замолчал, в упор глядя на Бенкендорфа. Тот не позволил удивлению проступить через обычную бесстрастную маску. Поручение дано и будет исполнено. А какая у нас в Польше августейшая особа, знает каждый.
– Вы возьмете одного секретаря, изымете показания о названных лицах из общего процесса и будете хранить их секретно.
Александр Христофорович поклонился.
– Что касается генерал-адъютанта Чернышева, то он получит все надлежащие разъяснения на сей счет.
Вот за это спасибо. Не хватало еще самому оправдываться перед чванливым остолопом!
– Ваше величество, – Бенкендорф очень хотел понять собственное положение, – мой отпуск в дивизии истекает…
Никс нахмурился.
– Вы туда не вернетесь. Найдется, кому ею командовать. Я ввожу вас в Государственный совет и назначаю сенатором.
Ого! Шурка мысленно поздравил Лизавету Андревну с переездом на новую квартиру.
– Это не все, – продолжал император. – Вы хотели вручить мне какой-то проект. Право, не самый подходящий момент…
– Напротив. – Александр Христофорович снова поклонился. – Именно теперь он ко времени.
Николай молчал, ожидая пояснений.
– У меня есть… как это называют англичане?.. хобби. Раз в десять лет я набираюсь смелости и предлагаю создать тайную полицию и корпус жандармов. Когда государство вынуждено применять чрезвычайные меры, это значит, что пружины его внутренней жизни ослабли. А мы сейчас применяем именно чрезвычайные меры. Раскрываем громадный заговор, устраиваем судилище на пол-империи. Потом последует наказание, также весьма чувствительное для общества. Понадобятся десятилетия, чтобы загладить впечатление. Вместе с тем, если бы заговоры изобличались своевременно, позора 14 декабря никогда бы не случилось.
Император остановил генерала жестом.
– Из бумаг покойного брата, привезенных с юга, я понял, что он знал почти все… Меня это поразило. Как на ваш взгляд, почему наш благодетель колебался вырвать ядовитое растение с корнем?
О, тут можно было рассуждать долго. И не прийти ни к какому выводу.
– Осмелюсь предположить. – Бенкендорф чувствовал, что ступает на тонкий лед. – Мне раз случилось задать подобный вопрос одному австрийскому чиновнику, занятому надзором за тамошними заговорщиками. На мой вкус надо было похватать виновных, и дело с концом. А он, как служака опытный, сказал: нет, стоит приглядеться, подождать, чтобы проявились все мятежники. И тогда наносить удар. Вот такая логика.