Агента пристава кликали Ванька Золотой Зуб. Это была известная личность в воровском мире Киева, своего рода легенда. Он был гопником [45] , но дешевого пошиба. Ванька работал по мизеру. Хорошо подпив, — наверное, для храбрости — он прямо на людной улице подходил к какому-нибудь хорошо одетому господину, провожавшему даму, и говорил ему с таинственным видом:

— Мусью, на два слова.

А когда недоумевающий господин, оставив свою даму, отходил в сторону, Золотой Зуб самым решительным тоном высказывал категорический ультиматум:

— Рупь или в морду!

Обычно дело до мордобития не доходило…

«Рупь или в морду» сделали Ваньку знаменитым. Многие потом пытались повторять этот трюк, но мало у кого он удавался без эксцессов. Наверное, Ванька Золотой Зуб был очень уж натурален в своем «выступлении». А возможно, он обладал даром внушения, присущим великим иллюзионистам и гипнотизерам. Как бы там ни было, но «рупь» ему отдавали беспрекословно.

Вообще-то Ванька был недооценен воровским сообществом. Это пристав знал наверняка. Золотой Зуб мог без особых усилий мимикрировать; он приспосабливался к любой обстановке. Ванька был убедителен как в костюме фраера, гуляя по Николаевскому парку, так и в облике босяка, жильца приднепровских яров.

Ванька начал «стучать» больше по свойству своей авантюрной натуры, нежели по какому иному случаю. Он любил ходить по краю. И при этом эффектно выставляться. А поскольку так можно было колобродить лишь на участке пристава Семиножко, то он и благодарил свою «крышу» доступным ему образом — сдавал блатных, большей частью жиганов; Золотой Зуб почему-то их недолюбливал.

— Шмара ушла? — спросил он, осторожно заглядывая в комнату.

— Ушла, ушла, — успокоил его пристав. — Внизу дверь замкнул, не забыл?

— Обижаете, Петр Мусиевич…

Сегодня Ванька был одет в рванину. Его черные быстрые глаза так и шмыгали по комнате, а сам он пребывал в постоянном движении.

— Да ты садись, садись… — поморщился Семиножко. — А то у меня начинает в глазах мелькать.

— Премного благодарствую, — изобразил из себя скромника Ванька и сел возле зеркала.

Пристав принимал Золотого Зуба в будуаре Секлеты. Здесь стояли удобные креслица и витал запах дорогих французских духов, что особенно импонировало Семиножко. У него было очень развито обоняние, и приятные запахи пристава пьянили.

— Ну давай, выкладывай, — нетерпеливо сказал Семиножко. — Узнал что-нибудь?

— А как же… — Ванька осклабился. — Нам ли не узнать… В ярах он скрывается.

— Где, в каких ярах? Точное место знаешь?

Приставу лучше, чем кому-либо, было известно, что отыскать человека в ярах — это все равно что найти иголку в стоге сена.

— А чего ж не знать? — Ванька с хитрым выражением быстро-быстро потер большим и указательным пальцами. — Про уговор не забыли?

— Сукин сын! Как смеешь?! — вскинулся было в гневе пристав, но тут же взял себя в руки; он знал, что в денежных вопросах Золотой Зуб непробиваем и угрозами его не испугаешь; придется платить. — Держи… — Семиножко достал портмоне и бросил на дамский столик сторублевую купюру. — Но смотри! Ежели соврал…

— Вы что, первый год меня знаете? Врать вам — себе дороже… — С этими словами Ванька спрятал «катеньку» в карман и продолжил: — Он обретается в землянке Овдокима с каким-то незнакомым хмырем. С виду — чистый грак. Не нашего поля ягода.

— Кто таков Овдоким?

— Грамотей. Шибко вумный. Как задвинет речугу, в башке звон начинается.

— Он что, политический?

— Нет. Дурковатый. Философ. Сбежал в босяки от хорошей жизни. Человек, грит, должон быть поближе к земле-матушке. В общем, безобидный человек. Никому зла не делает и жить не мешает. А приютил он Ваську Шныря по доброте душевной, безо всякого умыслу.

— Понятно… — Семиножко на некоторое время погрузился в размышления. — Вот что, Иван, надо тебе поучаствовать в одной нашей операции.

— Петр Мусиевич, вы… вы чего?! — оторопел Золотой Зуб. — Если наши засекут, что я ходил на дело вместе с фараонами, мне капут. Я, конечно, люблю вареные раки, но в гости к ним, на дно Днепра, мне как-то не по фарту.

— Надо, Ваня, надо! Наденешь машкару, приклеишь усы и бороду, возьмешь в руки клюку — и никакая собака тебя не узнает. Ты ж артист, все можешь, — польстил пристав мазурику.

— Ну ежели так… — Ванька Золотой Зуб все еще пребывал в сомнениях. — И все равно я боюсь.

— Ты будешь отдельно от остальных. Твоя задача — проследить за Васькой и вовремя дать нам знак, когда он выползет из норы.

— Так вы в ярах брать его не будете? — оживился Ванька.

— Нет.

— Тогда другое дело. А чего ж не подать знак — подам. Это запросто.

— Вот и хорошо. Но только не вспугни Шныря! Он хитрый и ушлый. Заметит слежку — забьется еще глубже, в такую нору, что нам оттуда никогда его не достать.