Проследим еще один небольшой отрезок нашей истории. Вплоть до этого времени развитие шло с Востока на Запад, то есть Восток заставлял Запад принимать новшества. Теперь Запад сам должен был идти на Восток, чтобы учиться там новому. Одной из причин пробуждения энергии на заре средних веков в Европе было возрождение религии, которая, возбуждая желание созерцать святые места, понуждала многих идти на Восток, считавшийся центром культа. Среди народов, отнюдь не готовых подставлять свою щеку обидчику, возникают воинственные паломнические движения, вылившиеся в крестовые походы. Следует признать, однако, что стремление крайнего Запада проникнуть на Восток возникло не непосредственно накануне крестовых походов. Потоки пилигримов с давних пор направлялись на Восток, а скандинавы пришли в Византию не как паломники, а как воины, и Феринпс, одной с ними крови телохранитель греческого императора, защищал трон последнего. Многие скандинавы, возвратившись домой, принесли с собой кое-какие впечатления от искусства, которые не пропали зря в их немногочисленном, но энергичном народе. Но крестовые походы принесли куда более значительные плоды: одним из них, на мой взгляд, была обусловленная определенными представлениями об искусстве трансформация готики с круглой аркой в остроконечную готику. В те времена (как, вероятно, и в наши дни) было правилом, что осевшие в новой стране завоеватели признавали только ту общественную систему, в которой родились сами. Поэтому покоренная Сирия получила феодальную систему управления во главе с царем Иерусалима, ставшим ее сюзереном, и по возвещению герольдов ему единственному дозволялось носить стальные доспехи. Несмотря на это, люди, пришедшие с Запада и поселившиеся в этом новом царстве, при всей своей малочисленности охотно воспринимали искусство, которое видели вокруг себя, — то сарацино-византийское искусство, которое в конечном счете как-то согласовывалось с их собственным мировосприятием, и именно их восприятия и привели к переменам. Ибо не нужно думать, что постепенный переход от архитектуры с круглой аркой к готике с острой аркой объясняется прямым заимствованием восточных форм! Со всей очевидностью сказывалось здесь влияние родственного стиля, высшая легкость и изящество которого в какой-то мере осветили дорогу, по которой могло бы пойти развитие.

Несомненно, эта совершившаяся в форме перемена была поразительна. После того как завершился непродолжительный и исключительно красивый переход, готика с острой аркой явилась исполненной юности и энергии. В этом стиле было предельное единство силы и изящества. Иногда можно даже подумать, что строители зашли слишком далеко в стремлении создать эффект воздушности, — в частности, при сооружении интерьеров Солсберийского собора{6}. Если бы какой-нибудь аббат или монах XI века смог увидеть церковь, перестроенную в XIII веке, то они могли бы счесть, что произошло чудо: громадные цилиндрические или квадратные столбы превратились в тонкие колонны, вместо узких полукруглых окон появились высокие и широкие стрельчатые окна, на которых видна ажурная резьба XII века; к тому же они изящно покрыты глазурью с рисунком, подчиненным общей теме. Вместо плоского деревенского потолка прошлых времен появился смелый свод, перекрывший широкий неф. В каждой части собора взору представало исключительное богатство лепных украшений, изящество и гармоничность скульптур, превосходный рисунок резьбы. Короче говоря, это был логически завершенный стиль без всяких изъянов, вызывающий благоговейное чувство и требующий при восприятии непременною участия воображения. Развитая готическая архитектура, стряхнувшая с себя помехи византийского и римского стилей, достигала своей славной вершины постепенно, без всякой сознательной погони за новшеством и не порывая линии традиции, идущей от стен Тиринфа и усыпальницы в Микенах{7}.

Развитие достигло своей высшей точки в условиях конфликта, о подробностях и тенденциях которого умалчивали историки XVIII века и рассказали нам лишь историки современной эволюционной школы. В XII веке ремесленники столкнулись лицом к лицу с ассоциациями свободных граждан, которые представляли собой пережиток племенного общества Европы. Несмотря на противодействие этих привилегированных обществ, ремесленники стали объединяться в гильдии и требовать устранения узаконенного и неузаконенного гнета, а также предоставления им прав в управлении городом. К концу XIII века они повсюду добились для себя таких прав. В последующие пятьдесят или шестьдесят лет во главе городов стояли представители ремесленных гильдий, и их ассоциации включали в себя все ремесла. Период их триумфа был отмечен помимо других событий битвой при Куртрэ, где рыцарство Франции обратилось в бегство под напором фламандских ткачей, и именно в этот период готическая архитектура достигла вершины своего развития. В продолжение этого периода, думается, главными странами, где развивалось искусство архитектуры, стали Франция и Англия, но и по всему цивилизованному миру распространялось это великолепное, радостное и сверкающее искусство, достигшее теперь вершины изящества и красоты. Что же касается отделки и украшения зданий, о чем я говорил раньше, то мастерство в этой области распределялось между странами Европы по-разному. И разрешите мне попутно заметить, что обычное представление о бесцветности и невзрачности готического интерьера, который будто бы определялся только лишь архитектурными формами, так же далеко от действительности, как подобное этому представление о греческом храме, возвышающемся во всей чистоте белоснежного мрамора. Наоборот, мы должны отметить, что тот и другой были убраны нарядом, а благороднейшей частью этого наряда были великие эпические картины, повесть которых взывала к сердцам и умам людей. И особенно сейчас, в текущей половине нашего столетия, каждая деталь готического сооружения — стены, окна, пол — стала восприниматься как элемент единого пространства, повествующего о великой истории человечества со всеми ее событиями, так, как она представлялась воображению живших тогда людей, и пространство это щедро и с открытым сердцем отдавалось искусству, и всюду, где можно было нарисовать картину, такая картина рисовалась.

Готическая архитектура завершила теперь свое оформление. Из мира литературы тут представлены Данте, Чосер, Петрарка, германский эпос и французский рыцарский роман, английские лесные баллады, которые по праву называют бунтарским эпосом{8}, исландские саги, Фруассар{9} и другие авторы хроник. Живопись охватывает целый сонм великих имен, главным образом итальянцев и фламандцев, и во главе этого списка стоят Джотто{10} и ван Эйк{11}, хотя в каждой деревне был свой живописец, свои резчики и даже свои актеры. Каждый, кто создавал изделия ручного труда, был художником. Некоторые пощаженные временем предметы домашнего обихода — подлинное чудо красоты. Тканая одежда и вышивка не уступают великолепнейшему зданию, картины и иллюстрированные книги сами по себе вполне достойны составить великую эпоху в искусстве. До такой степени великолепны они по эпичности своего замысла, по безупречному совершенству декора, по чудесному мастерству рук! Короче говоря, эти шедевры благородного строительства, эти образцы архитектуры, созерцание которых превращает в праздник нашу сегодняшнюю жизнь, представляют обычный уровень всего искусства того времени — повесть о том, какого совершенства достигло в ту пору художественное творчество, и в то же время грустную повесть о последующих событиях. Ибо когда что-нибудь истинно человеческое достигает высшего совершенства, то вслед за этим наступает упадок и гибель, для того чтобы вместо умирающего могло родиться нечто новое. Великолепное вдохновенное искусство средних веков отнюдь не избежало общей участи.

В середине XIV века над Европой навис мистический ужас Черной смерти (подобный же ужас, видимо, подстерегает и современный мир). Вместе с этим на людей обрушилась не менее мистическая чума коммерческой и бюрократической системы. Это несчастье явилось поворотным пунктом средних веков. Вновь назревало великое преобразование.

Искусство сделало все возможное, чтобы отметить рождение и первые шаги возникающих перемен. В годы, которые последовали сразу за Великой Чумой, готическая архитектура начала изменять свою сущность: восторженность стиля и щедрое богатство красоты, которые она источала в зените своего расцвета, стали истощаться. В некоторых странах, например в Англии, она утрачивала свой ясно очерченный облик и иногда даже становилась довольно-таки банальной. В других странах, например во Франции, архитектура лишалась гармонии, зрелости и чистоты линий. Но еще на протяжении долгого времени она сохраняла жизненность и энергию и даже обнаружила еще большую, чем прежде, способность приноровиться к потребностям развивающегося общества. К тому же перемена стиля повредила не всем видам искусства, — в частности, фламандское ремесло гобелена и английская резьба по дереву в течение многих последующих лет характеризовались скорее новыми достижениями, чем упадком мастерства.

Наконец, к концу XV века великая перемена стала совершенно очевидна. Но мы должны помнить, что речь идет не о поверхностном изменении формы, а о переменах в мире самого духа, неизбежно затрагивающих каждую форму. Эти перемены несколько хвастливо, а что касается искусств, то и просто неверно, мы назвали Возрождением. Но посмотрим, что оно означает.

Общество готовилось полностью изменить свою структуру: средневековое общество статуса находилось в процессе перехода в современное общество договора. Возникали новые классы, которые могли бы удовлетворить новую систему производства — самую основу этого общества. Наряду с возрождением бюрократии снова развернулась политическая жизнь. На политическую арену явились новые нации, отличавшиеся от наций исторических, и это соответствовало интересам бюрократического слоя, необходимого для новой системы. В то же время начала создаваться новая религия, которая бы могла подойти для навой философии жизни. Короче говоря, зарождалась эпоха коммерции.

Думают, что все эти перемены стали для мира источником нищеты и деградации еще в то время, что они все еще и теперь продолжают вызывать нищету и деградацию и что поэтому эта система непременно должна уступить место лучшей системе. И все же мы должны признать, что эта перемена сыграла и благотворную роль: наряду с принесенными ею анархией и безобразием она явилась необходимым орудием развития свободомыслия и способностей человека подчинять природу своим материальным потребностям. Эта великая, перемена, думается, была необходима и неизбежна, и она принесла с собою подлинное возрождение торговли, науки и политики. С этой точки зрения она была обращена не назад, а вперед. В прошлом не было ничего подобного, в ее основании не было окостеневшего образца. Наставник ее — не каприз, а необходимость.

Но странно, что к этому живому телу социального, политического, религиозного и научного Возрождения оказался привязан труп былого искусства. Во всех других отношениях Возрождение побуждало людей искать тех или иных перемен, в хорошую или дурную сторону. В мире же искусства оно с неумолимым педантизмом учителя заставляло людей оглядываться назад — мимо тех времен, когда жили «прославленные мужи и предки, породившие нас»{12}, и через их голову — на искусство, которое умерло еще тысячу лет назад. До этих пор прошлое было прошлым, для настоящего в нем не было ничего живого, в том числе и для людей настоящего. С этой же поры прошлое стало нашим настоящим, и голая стена этого мертвого прошлого должна была отгородить от нас будущее. Ныне есть на свете много художников, которые не могут по достоинству оценить всю гнусность и чудовищность этой перемены, понять, насколько тесно она связана с викторианской архитектурой кирпичной коробки и шиферного колпака, насколько она нас отупляет. Вы вправе опросить, каким образом могли так измениться народные представления о красоте. Хорошо, но разве это изменились представления о красоте? Разве не произошло так, что красота, пусть и бессознательно, перестала быть целью, к которой бы стремились люди того времени?