Она меня видела, поэтому я кивнула.

— Что вы там делаете?

Я объяснила.

Женщина спросила, может ли она расспросить меня о гибели родителей. Я покачала головой. «Дозору „Касла“» я не доверяла. Они были связаны с самой радикальной группой противников «Касл» — фактически с террористами.

— Я просто хотела узнать, как Эхо проник в дом.

— Это была наша Эхо, — ответила я. Я знала, что разрушаю папин образ, сложившийся среди этих хиппи: они-то считали папу кем-то вроде отшельника, который и близко не подходил к технике и жил в своем пузыре, отгородившись от современного мира. По правде говоря, он и сам вовсю поддерживал этот миф. — Родители купили ее у «Семпуры».

Журналистка выглядела так, будто я ее ударила. Мне было все равно. Я не хотела, чтобы папу помнили как ангела. Он не был ангелом, он был моим отцом.

— «Семпура»? — заговорила она наконец. — Зачем Эхо производства «Семпуры» убивать ваших родителей?

— А зачем любому другому Эхо убивать моих родителей? У Эхо нет желаний. Они машины.

Женщина яростно закивала:

— Да, они машины. Они запрограммированы и получают инструкции. Вы уверены, что ваши родители купили Эхо у «Семпуры»?

— Что вы хотите сказать?

— Ваш дядя — самый беспринципный человек в мире бизнеса. А ваш отец как раз собирался издать книгу, которая могла негативно повлиять на развитие любимого проекта вашего дяди — Зоны Возрождения.

— Вы не знали моего отца, — возразила я. — И вы не знаете моего дядю.

Пора заканчивать этот разговор. Я смяла обрывок газеты и отшвырнула его. Фото Леони Дженсон все еще продолжало двигаться. Порыв ветра подхватил листок, и он полетел вдоль платформы.

Я шла на фабрику по изготовлению Эхо. Мой план был прост: натяну капюшон невидимки, дождусь, когда кто-нибудь войдет внутрь, и проскользну за ним. Я принялась отсчитывать секунды. Едва успела дойти до двадцати, как появился мужчина в синей спецодежде, с анимированной татуировкой — сзади на его шее двигались буквы, складываясь в слово «Минотавр». Наверное, название какой-нибудь бразильской магнетогруппы.

— Блэкджек, — громко и четко произнес он в переговорное устройство, и, распознав его голос, металлическая дверь быстро отъехала в сторону. Ее скрежет заглушил даже завывание ветра.

Я вошла внутрь вслед за ним, стараясь не смотреть на предупреждающую надпись «Охраняется роботом» и двигаясь одновременно с ним. Вот я и на фабрике. Здесь не было ветра, но казалось холоднее, чем снаружи. Пахло очень странно. Я не могла определить, что это за запах, он был слишком слабым. Пахло чем-то свежим, но ненатуральным, как если бы кто-то пытался воспроизвести аромат свежего ветра. Потолки были высокими, а освещение — тусклым, призрачным.

Я вдруг подумала, что я совершила ошибку. Я находилась в огромном, похожем на ангар помещении, забитом Эхо. И все они были одинаковыми. Абсолютно одинаковыми.

Я шагнула вперед и осмотрелась. Эхо были точной копией Мадары — прототипа из дома в Хэмпстеде; все они неподвижно стояли в огромных прозрачных яйцах, чуть ли не в три моих роста. Яйца были подвешены к потолку на длинных прозрачных проводах — должно быть, из аэрогеля или чего-то подобного, если могли выдержать вес Эхо вместе с яйцом.

Дяди нигде не было. Я не видела только мужчину, вслед за которым проникла на склад. Тот подошел к одному из яиц в центре комнаты, протянул к нему руку, и на прозрачной поверхности загорелось что-то вроде приборной панели. Он принялся вводить данные, нажимая подсвеченные золотым и зеленым кнопки, которые загорались на панели. Вскоре я поняла, что кроме него там было как минимум еще пять человек в одинаковой голубой спецодежде — наверное, Эхо-технологи. Все они что-то делали с яйцами в разных концах помещения.

Я огляделась в поисках металлического робота-охранника, но его нигде не было видно. Может быть, предупреждающий знак стоял там просто так.

Хотя сомневаюсь.

Вряд ли дядя Алекс отказался от полной безопасности на своей фабрике.

Я пошла в другую сторону. Подойдя к двери, попыталась открыть ее как можно тише. Небольшая лампочка рядом с ней горела красным. Я положила на нее руку, но цвет не сменился на зеленый — значит, дверь просто так не откроется. Я в ловушке, пока кто-нибудь не соберется выйти: тогда я смогу последовать за ним.

Я совершила ошибку. Но раз уж я тут, нужно сохранять спокойствие. Я пошла обратно, стараясь не задевать яйца. Словно попала на выставку адского искусства в Центре Цукерберга. Странный лабиринт парящих яиц. Я посмотрела на потолок и увидела высоко над головой, между шнурами из аэрогеля, серебряные форсунки, похожие на раструбы душа. Интересно, что из них распыляют?

Что же делать? Что же делать? Что же делать?

Обходя помещение, я нащупала нейродетекторы под одеждой-невидимкой и крепче вдавила их в кожу. При этом я случайно сбросила капюшон. Забавно, должно быть, выглядела моя голова, одиноко парящая в воздухе. Я постаралась поскорее исправить оплошность и натянула капюшон обратно. В этот момент я как раз проходила мимо одного из технологов, высокой худощавой женщины с бритой головой. Она меня услышала. Ее холодные глаза обратились прямо на меня, и в них появилось любопытство. Я встала как вкопанная, понимая, что видны крошечный кусочек моего лба и вся левая бровь. Застыв на месте, я задержала дыхание. Женщина все еще смотрела в мою сторону. Оставалось надеяться, что в ее информационных линзах не было функции увеличения масштаба.