Увидев матушку Милеву, кошка сняла шапку и поклонилась; в лучах солнца блеснула гладкая голова, а на плечо упала русая коса. Веки Влунки обморочно затрепетали, и она без чувств простёрлась на земле.

– Ох, дитятко! – всплеснула руками испуганная Милева.

А из-за деревьев раздался молодой звучный голос:

– Хранка, ты где? Пошли, ещё вон той жёлтой черешни наберём!

– Сама сюда ступай, Чудомила, – отозвалась кошка, поднимая Влунку на руки и заглядывая ей в лицо с тревожно-радостным ожиданием. – Тут не до черешни уж…

– Чего стряслось-то? – Из-за шелестящих деревьев показалась кошка с бледно-голубыми, как выцветшее от жары небо, глазами.

Она ловила губами из пригоршни ягодку за ягодкой, и косточки вылетали у неё изо рта во все стороны, точно из камнемёта. Увидев приятельницу с девушкой на руках, кошка закинула оставшиеся черешенки в свою ненасытную пасть, невероятным усилием ловкого языка провернула их там и разом выплюнула горсть косточек. С поклоном она стащила с головы шапку, и вдоль её спины распрямилась золотая, будто вязанка пшеничных колосьев, коса.

– А, вон оно что! Ну, поздравляю, подруга!

Едва она произнесла это, как Доброхва без единого слова рухнула наземь, словно подрубленное дерево: как стояла, так и легла – прямо, вытянув руки вдоль тела. Голубоглазая кошка озадаченно поскребла затылок:

– Вот тебе и сходили по ягоды…

– Чего стоишь? Поднимай невесту, – усмехнулась Хранка.

Две подруги-оружейницы, стоя с девушками на руках, глядели друг на друга, а Милева, всплеснув руками, догадалась наконец:

– Так это то самое?

– Оно самое, матушка, – засмеялась Берёзка.

Обе кошки работали в одной из кузниц Огнеславы, и обеим недавно привиделось во сне, как отправились они черешню в княжеский сад собирать; Хранка будто бы нашла на земле золотую монетку, а Чудомила – медную. Вот и сбылся сон: коса у Влунки отливала золотом, а у Доброхвы – медью. Девушки скоро пришли в себя, но слезать с рук своих суженых не захотели, опутав их плечи цепкими объятиями. Уж как ждали сестрицы этого счастливого дня, как мечтали о кошках с косами на гладких головах… Как бредили они своими снами, прожужжав родителям все уши о том, что непременно станут супругами дочерей Лалады – пригожих и работящих, с твёрдыми плечами и могучими, но нежными руками! И вот – свершилось: желанные избранницы несли их по дорожкам сада, среди увешанных черешнями деревьев, а все вокруг им кланялись, и отовсюду слышалось приветливое: «Совет да любовь!» Доброхва бросала своей суженой в рот ягодки, проверяя, сколько косточек за один раз та сможет выплюнуть чистыми, и поражалась:

– Как ты это делаешь?! Я только по одной могу…

Та, многозначительно поигрывая бровями, мурлыкала девушке на ушко:

– Вот станешь моей женой – и узнаешь, что я ещё умею…

Матушка Милева шагала следом, вытирая счастливые слёзы.

– Вот уж обрадую я нынче отца новостью! – то плача, то смеясь, говорила она Берёзке. – Он-то ведь нас за чудо-ягодой, сладкой птичьей вишней отпускал, а вернёмся – с сужеными! Вот оно как вышло…

Перед тем как поступить в обучение к великой мастерице Твердяне, Огнеслава побывала в ученицах у нескольких оружейниц, набираясь знаний и перенимая у них тайны кузнечного искусства. Ещё лет с тринадцати-четырнадцати захаживала княжна в кузни; по приказу её облечённой властью родительницы в мастерские её пускали, и Огнеслава своими глазами видела, как рождается сияющий узор волшбы, оплетая клинки и впитываясь в слои стали. Жарким угольком тлела в её сердце влюблённость в это ремесло, а руки наливались тёплой силой, тянулись к молоту, но прежде чем на самом деле взять его, ей следовало пройти учение с самых низов – с должности «подай-принеси». Это княжну не смущало, и она испросила у родительницы дозволения вступить в лоно Огуни.

– Зело любо мне дело сие, государыня, – сказала она, стискивая шапку в руках. – Думается мне, что нет лучшего ремесла на земле, чем ремесло кузнечное… Хочу владеть им, принося людям пользу своею работой.

– Что ж, изучай, коли оно так тебе полюбилось, – согласилась княгиня. – Ежели душа твоя к делу лежит, то и освоишь ты его хорошо – может, даже и мастерицей доброй станешь.

Пройдя обряд посвящения и получив силу Огуни, Огнеслава поступила в ученицы к мастерице Ладиславе – почтенной обладательнице медово-белокурой косы. Славилась сия кошка большим искусством в своём деле, однако была сурова и сердита, учениц и подмастерьев гоняла жёстко и требовала строго; не сразу заладилась учёба у княжны, и в девочках на побегушках прослужила она целый год без особого продвижения вверх. Ладислава нашла княжну туповатой и не слишком пригодной для оружейного дела. Так и сказала она:

– Не бывать тебе в оружейницах, княжна, уж не серчай за прямоту. Не твоё это. Самое большее – деревенским ковалем стать сможешь, плуги, топоры да гвозди делать… Большого ума для этого не требуется, лишь сноровки чуток, а вот чтобы оружие ковать – тут искусство высокое надобно. То ли руки у тебя не из того места растут, то ли в голове чего-то не хватает… Не знаю. Может, тебе горное дело попробовать, чтоб хоть сила Огуни в тебе зря не пропадала?

Молча выслушала наставницу Огнеслава, хмуря брови и опустив голову, а в груди горела раскалённая добела обида. Рассматривала она свои руки, за год грязной работы в кузне ставшие грубыми и заскорузлыми… Чего им не хватало? Ловкости, гибкости, расторопности? Ведь в душе-то у княжны пылала великая страсть к кузнечному делу. Плуги? Гвозди? Что ж, и их кто-то должен был делать, но не этим болело сердце княжны, не к этому стремилось оно…