Дронов забеспокоился: «А вдруг оперу доложили, что я ночью был в санчасти».

— С Инессой Петровной все нормально?

— Все хорошо, она утром, предупредив меня об отпуске, ушла домой.

— Лепила, ты же здесь за старшего, — умасливал Дрон доктора, — тебе и карты в руки.

— Не могу я мужики, — Сергеев с опаской поглядел на дверь каптерки, — ну не могу.

Тут в коридор вышел Макар и приложив палец к губам, прошел мимом и поманил братву за собой. Поздоровавшись со всеми, он тихо сказал:

— Короче пацаны, шнырь санчасти все докладывает куму, так, что вы не обижайтесь на Лепилу. Громов если узнает, что он вас пропустил, выгонит его с работы. Петровны-то нет, и заступиться за него не кому.

— Мне кажется, настало время, шныря «нагнуть», — со злостью произнес Симута.

— Э-э! Нагибальщик, — осадил его Дрон, — хочешь все дело испортить.

— Подождите братва не спорьте, — обратился к ним Макар, — сегодня ночью я слышал, как дневальный Ефрема приходил в каптерку к нашему шнырю и они долго о чем-то говорили. Я так себе думаю, что шнырь и сливает всю информацию через дневального оперчасти куму-Громову.

— Да, мне уже кое-кто намекал на счет шныря санчасти. Санек, — Дрон обратился к Воробьеву, — ночью нужно в первую очередь этих двоих сук оприходовать. Завяжете им рты и закроете под замок, а как только мы поднимем в зоне кипишь, отмолотим их за милую душу.

Вы чай с собой взяли?

Симута приподнял низ куртки, в запазухе лежала половинка плиточного чая.

— Разделишь пополам и дашь шнырю с Лепилой. Мы с Макаром минут десять посидим в коридоре, если мусора увидят его на улице, враз закроют.

— А если шнырь вломит Громову, что Дрон был здесь, — предостерегал Симута.

— Ладно, все равно завтра бучу поднимем, так что мой приход погоды не сделает. Всех козлов под молотки пустим.

— Твари распоясались здесь, лютуют, как крысы во время чумы, — выругался Макар, — зачем системе ИТУ ломать голову над тем, как разобщить зэков? Они сами друг друга сожрут в этом отношении. Есть «козел», помогающий хозяину и напяливший повязку на рукав и, пока он носит ее, лагерному начальству не нужно сильно напрягаться для поддержания надлежащего режима. Придурки! Одного они не поймут, что при бунте активисту в первую очередь проломят голову сами же зэки.

— Вот они и кучкуются рядом с ментами, — продолжил дискуссию Дрон, — а пойдет продажный зэк против начальства, они быстро покажут ему «Кузькину мать», бросив в общую камеру, из которой он вылетит «петухом».

— Правильно, пусть живет и работает, как полагается мужику. Если не хочет блатовать, никто его насильно не потащит в братство. Здесь отбор идет жесткий, тюремный закон должны все поддерживать и выполнять. Государство вырастило целую плеяду предателей и изменников, которые, как пиявки присосались к телу общества. Трусость, малодушие порождают подонков. Как могут такие люди защищать честь и безопасность своей Родины. Это и есть — первые предатели и изменники. Как можно спокойно жить после того, как предал тюремное братство и пошел на поклон к тем, кто посадил его на нары.

— Это ты о Равиле?

— Обо всех, Леха. Нужно называть вещи своими именами: смена взглядов и убеждений, переход в другой лагерь, это и есть измена! Вы — воры, тоже даете клятву, вступая в воровское сообщество. Дают клятву воины и партийцы. Однако общество карает тех, кто отступил от общего дела. Так почему же мусорская система поставила во главу угла предательство и наушничество? Почему не воспитывает оступившихся людей в духе уважения и приобщения к чему — то светлому? А я тебе скажу почему: потому — что системе нечего противопоставить карательному и репрессивному методу воспитания. А в противоположности заложено: хорошее отношение к людям, понимание и прощение. Им не понять, что в наших душах теплится надежда о лучшем завтрашнем дне, который принесет нам, хоть чуточку тепла и участия.

— Вот потому Васек менты не признают открытых и справедливых отрицал. Десятилетиями на костях заключенных строилась режимная обстановка в лагерях. Системе легче разделять и властвовать, навязывать основной массе свои порядки, обоснованные железной логикой «Плетью — обуха не перешибешь». А гнобить и без того униженного заключенного, заставлять его «плясать под дудку администрации» проще простого, когда нет во главе массы лидеров.

— В такой обстановке, достаточно высечь искру, чтобы возник пожар неповиновения. А что будет дальше, предсказать невозможно, — распалялся Макар. Он вытащил из кармана флакончик и достав таблетку, отправил ее в рот.

— Почему не сказал, что у тебя сердчишко шалит?

— Что, Петровна доложила?

— Предупредила.

— Не хочу я Леха, чтобы на меня смотрели, как на ущербного. Надоело все. Скорее бы началось, глядишь мне полегче будет.

— Завтрашний день покажет.

— Макар просунул руку запазуху и, вытащив вчетверо сложенный лист, передал Дрону.

— Прочти потом.

— Это что?

— Макар стрельнул глазами в сторону кабинетной двери.

Алексей удивленно поднял брови, затем понятливо кивнул. Ему стало ясно, от кого Макар передал послание.