— Я понимаю пацаны, что по своей глупости, неопытности был втянут в эту историю, и просто по — человечески прошу у вас прощения, я не могу держать в себе этот косяк, и жду от вас решения.

Какое-то время все присутствующие сидели и молчали, первым по праву заговорил Сибирский:

— А мы — то были в непонятке, какие черти на нас наехали. Понимали, что след идет к каким то мразям. Ну, Равиль, ну сука! Гаденыш…

Пацаны зашумели, каждый хотел высказать свое мнение, даже слишком ретивый потянул руки к Воробью.

— Не трож пацана! — осадил Сибирский взбеленившегося, — он сам к нам пришел, а повинную голову меч не сносит. Ты знаешь Воробей, в натуре, я наверно не встречал в своей жизни таких пацанов, которые, не прячась за чужие спины, приняли бы на себя весь гнев, мы же сейчас вправе втоптать тебя в грязь, опустить, но в отличие от Пархатовских и Равилевских шакалов мы принимаем твою историю. Против тебя, я и мои пацаны ничего не имеем, ведь так, братва! — обратился он к пацанам. Все единогласно согласились.

— Заметано! Воробей — ты молоток!

У Сашки гора с плеч свалилась — это было уже второе облегчение после того, как он попал в зону.

В проход зашел пожилой заключенный, по нагрудной бирке Сашка прочитал, что он со второго отряда, и фамилия его — Макаров.

— Проходи Макар, почифирим, — пригласил его Леха. Пожилой зэк учтиво поздоровался с каждым и, протянув руку Воробью, шутя представился:

— Сэр! Василий Макаров — поручик Лейб-гвардии ее Императорского Величества… Короче Санек, ну ее к едреней фене — эту царицу, давай по-простому, зови меня — Макар.

Пацаны прыснули смехом, а Симута весело сказал:

— Макар в своем репертуаре.

— Вась, а ты откуда меня знаешь? — обратился удивленный Сашка к Макарову.

— Кто же про Сандро — этапника не слышал, который шнобель Пархатому на бок свернул, а его быку Горелому из губы пельмень сделал.

Опять все разразились смехом.

— Так ты и есть тот Воробей?! Посыпались вопросы Сашке, — слушай пацан, ты и впрямь молоток! — подбадривали его голоса.

Воробью было приятно со всеми перезнакомиться в отдельности, хлопая по рукам, так он становился частью сплоченного коллектива.

По правилам приличия зоновской жизни, все зэки без исключения должны здороваться. Если кто-то, кого-то проигнорировал, то должен объяснить причину неприязни, иначе он рискует получить черную метку (предупреждение), а его оппонент в свою очередь обязан спросить, почему к нему такое недоверие, иначе братва не поймет и сочтет его не способным постоять за себя.

Познакомившись и послушав Сибирских братанов, Воробей заметил различие между ними и семьями Равиля и Пархатого. «Правильно трактуется пословица: «Рыба с головы гниет», как относятся паханы к своим подопечным, таковыми они и являются. Если в десятом отряде пацаны рассудительные, сплоченные, готовые за друг друга встать горой, чего не скажешь о блатных в шестнадцатом отряде. Все там под стать одному: угодничают, заглядывают в рот, готовы совершить хоть что, лишь бы главный блатарь похвалил, или как произошло со мной: по команде «фас» кинулись, словно взбесившиеся псы. Зато сейчас не перестают мне улыбки дарить. Одним словом — подхалимы! Таких людей я действительно ненавижу, очерчиваю незримую границу и ближе чем на два шага, никого из них к себе не подпущу».

Смех пацанов и мужиков отвлек Сашку от мыслей.

— Еще в моей жизни такая беда приключилась: молодой я тогда был, — рассказывал дальше Макар историю, может выдуманную, а может и вправду. По всей вероятности давным-давно он на свободе кошельки воровал, раз Сашка уловил разговор о карманниках:

— Гоним (едем на транспорте) мы как-то раз с корефаном по центральной трассе, смотрю, бикса стоит на передней площадке, клевая такая, дай думаю, пришвартуюсь. А у нее оказалась дурка разбитая (сумка открытая). Подошел я к ней поближе, а деваха и впрямь смазливая, а тут подсад на резину (посадка в автобус) начался, меня и придавили к ней. Стою я, и обливаюсь потом, а всем телом ее формы классические чую, у меня ажно в голове чего-то забулькало. Руку мне зажали, не дают свободно работать, кошелек — то зацеплю пальцами, потяну, а он срывается, нет действия свободного. Надо же! В этот момент мой пацан между ног на дыбы встал. Молодуха — то почувствовала его твердыню и айда краснеть. Я стою, ни жив, ни мертв, нас с ней так сдавили, что не шелохнуться. Закрыли мы с ней глаза и стоим. Я — то тащусь, а она молчит, видать ее тоже забрало. Я тем временем шмель (кошелек) уцепил и потихоньку тяну его на свободу, а тут водила автобуса резко ударил по тормозам, сначала вся толпа на нас с ней навалилась, а потом при остановке назад отхлынула, я в этот момент и купил (украл) шмель. У меня непроизвольно вместе с выдохом и вылетело слово: «Все-е-е-е»! Я — то о кошельке, а она видно подумала, что я приплыл, аж засмеялась, глядя на меня горемычного. Я конечно на первой остановке и слинял (скрылся).

Проход опять разразился громким смехом. Начали мужики поближе подсаживаться. Кто с верхних шконок головы свесил, всем хотелось мужика-весельчака послушать, уж больно байки его были прикольные. Макар видит, что попал в круговой обзор и давай дальше заливать:

— А вот еще случай со мной произошел: гоним мы опять вдвоем с напарником по Академовской трассе, в резине народу — как селедок в бочке. Я такой в шляпе, в костюме, представительный. Плащ через руку перекинут, это для того, чтобы из-под него незаметно в ширму нырнуть (залезть в карман).