— Я бы не стал так формулировать. Вы ведь знаете, чем все это кончится, — вы будете надрываться день за днём и, пока дойдёте до половины дела, окочуритесь от жажды, не говорю уж о голоде. Так какой смысл, а? Сейчас лучше всего тихо лежать и поменьше потеть, сохраняя силы до той поры, когда нас найдут. В пустыне можно прожить в два раза дольше, если экономить энергию.

Моран повернулся к Тилни:

— Ты тоже так считаешь, малыш?

Заметно было, как мальчишка призывает на помощь все своё мужество.

— Думаю, он прав. Думаю, каждый должен делать то, что считает лучшим.

— Он изрёк эти слова, как вновь открытую истину, ища поддержки у сержанта. — Нам нужно только знать, на кого можно рассчитывать, вот и все, — заключил, уходя, Моран.

Вдали, на гребне дюн, он заметил фигуру Таунса. Тот стоял спиной к самолёту, расставив ноги и закинув вверх голову, — вглядывался в небо.

С этим ничего не поделаешь. До смерти напуганный мальчишка прав в одном: каждый имеет право на свой выбор. Возможно, в ближайшие несколько дней окажется прав и сержант. Они впятером решились свою энергию расходовать. Но этих двоих не в чем упрекнуть: нельзя принудить человека искать собственной смерти.

Весь риск лежал теперь на Стрингере. Он заметно расстроился, когда «мистер Таунс» не поддержал его проект; видимо, в душе он уважал Таунса и нуждался в его поддержке.

— Может, он ещё присоединится к нам, когда дело пойдёт на лад. Вы ведь знаете лётчиков — они готовы взлететь в воздух на чем угодно, лишь бы лишний раз полетать, — успокаивал Моран конструктора.

— Он не верит, что самолёт полетит. — Стрингер чертил ногой на песке.

— Но ведь конструктор-то вы, и в этом вы лучше его разбираетесь.

Уотсон и Тилни Стрингера не беспокоили. Его мысли все время возвращались к пилоту — ведь нет смысла строить новый аппарат, если его некому вести. Моран как мог убеждал его, отрезая пути к отступлению. У парня было нечто вроде боязни первой брачной ночи; он понимал — как только они приступят к работе, вся ответственность ляжет на него.

— Три года я сидел рядом с лучшим в мире лётчиком, — уговаривал его Моран. — Если уж на то пойдёт, полечу я.

За час до заката Стрингер собрал всех перед обломками самолёта. Уотсон и Тилни остались в тени, Таунс все ещё стоял на гребне дюн. На Кепеля рассчитывать не приходилось, Харрис, Робертс и Кобб ушли. Итак, их было пятеро. Белами, Кроу, Лумис, Стрингер и Моран. Все коротко обрезали штанины как часть стратегического плана: для сбора росы утром, когда будет нужный ветер. Наготове были длинные скрёбки, лотки для воды. Случись это завтрашним утром — они разложат парашютный шёлк, покрывала сидений, отрезанные штанины, все, что способно впитывать влагу. До последней капли снимут они драгоценную влагу с корпуса, двигателей, крыльев.

Парни из Джебела — Кроу, Белами и Лумис — уложили в ряд десять обшарпанных ящиков с инструментами, открыли крышки и рассортировали содержимое.

Без курток, с оголёнными руками, несмотря на щетину, они смотрелись работниками. Стрингер заранее попросил Морана:

— Объясните им, что надо делать. У меня не получится.

Он снова повторил подробности плана, демонстрируя их на разбитой машине. Казалось, не было ничего такого, чего бы он не предусмотрел; учёл даже их совокупную силу в фут-фунтах.

Все окружили Морана. Каждый из них был инженером в своей области — два бурильщика, геолог, знакомый с механикой, штурман — с опытом расчётов, и авиаконструктор. У них были инструменты, хоть и изношенные, был ещё пока и запас сил. Они решились на осуществление бредовой идеи, и он с замиранием сердца обратился ко всем:

— Я только что ещё раз выслушал Стрингера и, честно говоря, уверен, что его план удастся. Следует помнить три главных момента. Со всей осторожностью нужно относиться к инструментам, особенно свёрлам и полотнам пил, потому что заменить их нечем. Самую трудоёмкую работу мы должны закончить в ближайшие две ночи, пока есть силы, а дальше все пойдёт как по маслу. И третье. Не доводить себя до предела, экономить энергию. Девизом пусть будет: все делать спокойно. Стрингер хочет, чтобы я повторил все операции, и я его понимаю: ему нужно убедиться, что я сам все усвоил.

Лумис вежливо хохотнул. Моран повернулся вместе со всеми к самолёту,

— Основной план вы уже слышали. Мы прилетели на двухмоторной машине с двумя гондолами, а улетим на одномоторном самолёте с обычным фюзеляжем. Левый двигатель останется на своём месте впереди левой гондолы, а сама гондола превратится в фюзеляж. Левый хвостовик тоже остался цел. Считай, у нас уже больше половины нового самолёта есть. Сегодня и завтра ночью снимем правое крыло и отсоединим левую гондолу от корпуса. Если все пройдёт гладко, то останется ещё время, чтобы подготовить крыло к монтированию на фюзеляже. К третьей ночи самое худшее будет уже позади. Затем…

— Я не говорил… — вмешался Стрингер, но Моран его перебил:

— Затем мы поднимем хвостовой костыль, собираем хвост и рычаги управления. Это работа не тяжёлая и не отнимет много времени.

Он готов был снова оборвать Стрингера, если тот вмешается со своими поправками. Он помнил, что говорил Стрингер: три ночи на крыло, три — на фюзеляж и гондолу. Почти неделя, но невозможно представить, что с ними будет через неделю. Он испытующе смотрел в лица окруживших его людей.

— Итак, Стрингер разработал очень красивый проект, но я убедил его, что условия необычны. Главное — это сделать самолёт, который сможет пролететь пару сотен миль, после чего неважно, если он и развалится при посадке. — На то, чтобы убедить конструктора в «необычности» условий, ушло полчаса. — Поэтому сосредоточимся на идее мощности и летучести и больше ни на чем. За свой внешний вид эта игрушка призов не потребует.