ШАЦ. Как с вами обращаются?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Я вас не понимаю… Почему такой вопрос? Как с царем!

ШАЦ. (неуверенно) То есть, вам кажется, что все в порядке?

ЯНКЕЛЕВИЧ. Простите, почему вы так взволнованы? У вас что-нибудь случилось?.. Приезжайте — и сами убедитесь! Сейчас я спрошу адрес. (к мафиози) Какой у нас адрес? (в зал) И тут сардинские соплеменники взяли у меня трубку.

МАФИОЗИ. (в трубку) Сначала три миллиона!

ШАЦ. (обезумев) Три миллиона?! Вы с ума сошли! Ваши цены растут, как на дрожжах! Вы лишаете нас школы!

МАФИОЗИ. Ничего страшного. Вы и так образованный народ.

ШАЦ. Полмиллиона — и баста!

МАФИОЗИ. За полмиллиона — пол ЯНКЕЛЕВИЧА… И не торгуйтесь! Чего валять дурака, когда сам ЯНКЕЛЕВИЧ не против!

ЯНКЕЛЕВИЧ. Да, да… Я не против! Я — за!

МАФИОЗИ. Вы слышали?

ШАЦ. Раз так… Мы должны посоветоваться. Я вам перезвоню.

ЯНКЕЛЕВИЧ. (в зал) И начался совет. Евреи долго думали и решили, что три миллиона за ЯНКЕЛЕВИЧА — это копейки. Во-первых, я эти три миллиона отдам, во-вторых, дам три миллиона на школу, и, в-третьих, на радостях… Они даже не могли себе представить, сколько я дам на радостях… И поэтому позвонили уже через пару минут.

ШАЦ. (голос в трубке в записи) Мы не торгуемся, когда речь идет о человеке. Три миллиона — так три миллиона! Но одно условие — с ЯНКЕЛЕВИЧЕМ обращаться, как с бароном!..

ЯНКЕЛЕВИЧ. (в зал) «Сардинские евреи» были не против. Они отвели мне белый будуар, полный дорогих запахов, они подали мне в постель кофе в старинном византийском сервизе, и, взяв гитары, спели старинные византийские песни. Царь Соломон так не ухаживал за Суламифь, как эти типы — за мной. Завтракали мы в саду, где пели соловьи и летали попугаи. Я был в белом халате, с сигарой во рту и рассказывал сардинским соплеменникам про моего сына…

ЯНКЕЛЕВИЧ взял сигару, затянулся, выпустил дым…

ЯНКЕЛЕВИЧ. И вот, мои дорогие сардинские браться, пришло время, когда ему надо было поступать в институт. Почему, — спросите вы, — пришло такое время? Потому что еврей должен обязательно поступать. Ради этого живет его отец. Мать. Тетя. И даже тетин муж. Это они видят в своих снах и наяву. Об этом мечтают. И об этом просят Бога, даже если они и неверующие. Потому что если они не поступали, если они не кончили институт — то хотя бы должны кончить их дети. А уж если они сами кончили — как же могут не кончить их дети? Короче, так уж получалось во всех случаях, как не крути, что надо было поступать.

Я надеюсь, теперь вы поняли, что институт был для нас таким же обязательным делом, как и служба в армии, которая была необязательной, только если вы поступали в институт.

Вы можете меня спросить — куда поступали евреи? Это было очень просто. Они поступали туда, куда они не хотели. Почему? Потому что там, куда хотели они — не хотели их. Их не хотели в Университет и в Институт международных отношений, их не хотели в Институт тяжелого машиностроения и в Институт легкого. Их даже не хотели в Ветеринарный — потому что они могли отравить корову. И тут нет ничего удивительного — хотели же они отравить Сталина! А, как вы понимаете, для того, кто хотел отравить Сталина — ничего не стоило отравить корову. А при тогдашнем положении с мясом это могло кончиться всеобщим голодом. Впрочем, как и при нынешнем.

Короче, никто не знал, куда поступать, но все говорили, что берет Институт водного транспорта. Было непонятно, почему водный транспорт так нуждался в евреях — может быть, чтобы их всех потом разом утопить, как псов-рыцарей — я не знаю. Могу вам только сказать, что в институт приплыло немало будущих картавых капитанов, большинство из которых не умело плавать и никогда не видело моря.

В общем, как вы, наверно, уже поняли, советскому торговому флоту грозило потопление, так как большинство из них к тому же было в очках, и им ничего не стоило посадить весь прославленный флот на первую же попавшуюся мель.

Не знаю, почему — то ли евреи волновались, то ли еще плохо были знакомы со своей будущей профессией, но они все время путали «боцмана» с «лоцманом», и на вопрос членов приемной комиссии «кем вы хотите стать»? — почему-то отвечали «Кацманом». Хотя ни одного Кацмана среди поступающих не было, а было шесть Перельманов. Но никто из приплывших не выразил желания стать в будущем Перельманом.

Бикицер, их всех собрали в актовом зале, где висели наши вожди — и перед ними выступил сам ректор. Он, видимо, не ожидал, этот старый морской волк, увидеть перед собой такую аудиторию. Он плавал во всех морях и четырех океанах, но за всю свою жизнь не видел такого количества евреев. Ему даже на секунду показалось, что он сбился с курса и заплыл в Израиль. У него потемнело в глазах. Я думаю, что даже встреча с акулой не произвела бы на него такого впечатления. Поэтому говорил он, как вы сами, наверно, догадываетесь, несколько странно!