часть мужского населения для межполовых вербальных контактов. А проще – для

склеивания телок, и телки с радостью склеиваются.

Егор скосил глаз, чтобы посмотреть на ее профиль, и решил – не растеклась

бы. Может, поэтому Егору Росомахину и захотелось ее склеить? Он любил

сложные задачи.

Конечно же, именно из-за этого. Потому что натуральная блондинка

понравиться ему не может никогда. А неплохо, кстати, она держится за рулем.

Был еще нюансик. Смешно даже. Запах «Клима».

Как-то он подарил ярко-голубую коробочку Корнелии, а она расхохоталась и

даже красивый шелковый бант, которым та коробочка была украшена, развязывать

не стала.

Когда отсмеялась и промокнула подушечками пальцев уголки

безукоризненно накрашенных глаз, пояснила с улыбкой:

– Не обижайся, Ёжка, я не смеюсь над тобой, а радуюсь! Значит, врут про

тебя бабы из отдела рекламы, и вовсе ты не бабник, душа моя. Иначе ни за что не

принес мне вот этот нафталин.

Егор за «нафталин» обиделся, причем как-то всерьез, по-детски. Но,

конечно, смешливой Корнелии он об этом говорить не стал. Как, впрочем, и про то,

что бабы из отдела рекламы все-таки не врут. Зачем ей это? Узнает сама со

временем.

А идиотская женская манера презирать то, что, по чьему-то там

авторитетному мнению, уже устарело или, как они любят выражаться, «в этом

сезоне перестало быть актуальным», его до невозможности бесила. Какая-то

вселенская тупость. Прошлогодняя коллекция – фу, отстой! А свежее дерьмо – это

да, это вандефул! Коровы.

Его папаня, которого с недавним появлением в семье внука – сестра Ленка

родила – теперь зовут исключительно «дед», в былые годы служил управляющим

в отделении Госбанка, в те недавние и такие уже далекие времена, когда Госбанк

еще существовал.

Егор по малолетству в подробности не вдавался, откуда у простого

советского банкира «Волга» и прочее, значит, зарплаты такие. Но в их семье

никогда не было необходимости вести дружбу с «завсклад-товаровед». У них в

семье и без этой дружбы всегда все было.

Маманя легонько трудилась ассистентом на кафедре иностранных языков в

текстильном институте, студентов своих не обижала, при дележке учебных часов в

драки с коллегами не вступала. За что, кстати, была осуждаема теми же

коллегами.

Зависть и осуждение – что может быть ближе и понятнее любой

человеческой душе? Маманя ни от кого не скрывала, кем и где работает ее муж.

Да и скрывать в те времена было бессмысленно.

Зато студенты ее любили. Зато каждый день в три часа пополудни она уже

была дома. Зато на два летних месяца – в отпуск, какая прелесть!

«Клима» как раз и подарили ей благодарные студенты. Аромат ей не

особенно понравился, сморщила нос, говорит – «пошлость какая». Её по тем

временам что-то этакое прикалывало, «Испахан» или «Тайна Роша». Но, конечно,

своим школярам она ничего такого не сказала. Тем более, что зачет «автоматом»

они получили сначала, а только потом преподнесли мамане презент.

А Егору духи понравились. Он открывал флакончик и втягивал носом запах,

и чувствовал – вот красота. Бывает на картинке, а тут – в воздухе. Было ему тогда

лет одиннадцать, что ли. Уж сколько времени прошло, сколько всего всякого с ним

случилось, а волшебство чистого аромата не покинуло, не исчезло.

И вот эту тонкую вуаль старомодных «Клима» его нос безошибочно учуял в

тесной прихожей Сашкиной квартиры. Он даже ноздрями слегка пошевелил, чтобы

убедиться. Убедился, удивился. Пахло именно «Клима» и именно от нее, от этой

манерной девицы, молодой, зубастой и отнюдь не бедной. Он разбирался.

Так. Кому он рассказывал про свое пристрастие? Никому, вроде бы. Только

семья и знает.

Егор хмыкнул. Додумался, параноик, заговор мерещится. И он опять искоса

взглянул на девушку за рулем.

Беленькая. Худенькая. Заносчивая. Одета как-то уж слишком четко. И

слишком официально, даже с перебором. Может, на работу собралась? Белая

блузка, застегнутая под горло, куцый черный жакетик без воротника и брючки в