Главное доказательство — то, что наследство предстояло ожидать девять месяцев, — вы намеренно связали с суеверием Нино Импортуны. Это именно вы нагромоздй-ли такое множество девяток, чтобы все запутать и все покрыть мраком. Это был смертный грех, как выразился бы отец Браун. Вы знаете отца Брауна, моего любимого священника— и в книге, и в жизни? Он спрашивал: «Где умный человек прячет лист?» — «В лесу». — «Но что он делает, если леса нет?» — «Он садит лес, чтобы спрятать в нем лист». Да, это смертный грех. И в этот-то грех вы и впали. Вы посадили целый лес из девяток.

Чтобы сбить меня с толку, вы послали инспектору Квину анонимные письма. Вы знали, что я рано или поздно догадался бы, что вы прячете лист в лесу, если вы достаточно долго будете бомбардировать меня всеми этими милыми фантастическими девятками. Не могу похвалиться, что не плясал под вашу дудку. Нет, я действительно был марионеткой в руках умелого кукловода. Когда я выяснил, чего вы хотели от меня, что абсолютное большинство девяток ложные, и, несмотря на все свои усилия, так и не узнал еще, что Питер девятого декабря 1966 года был в ресторане с Вирджинией, вы позаботились, чтобы информация об этом попала ко мне. Вы послали десятое и последнее письмо моему отцу, чтобы навести меня на след.

Это, — продолжал Эллери в своей размеренной многословной манере, — и вывело меня на настоящую девятку, на которой я и должен был построить, по вашему замыслу, мою версию. Я должен был прийти к мысли, что Питер Эннис, будучи убийцей, намеревался скрыть от меня девять месяцев ожидания и поэтому осыпал меня девятками.

Но ваше последнее намерение было еще более тонким. В своей тактике «лист в лесу» вы продвинулись еще на шаг. Вы не только спрятали самый главный лист, даже сам факт такого припрятывания вы использовали для того, чтобы натолкнуть меня на ложное решение. Вы заставили меня отбросить все девятки до одной, так что я, уцепившись за последнюю, счел убийцей человека, которого вы наметили для меня с самого начала.

И вот они смотрели друг на друга в упор. На лице убийцы уже давно не было усмешки. Только настороженность затаившегося зверя, который ощущает близкую опасность.

— Ваша ошибка состояла в том, — сказал Эллери, с полной откровенностью, — что вы посадили чересчур густой лес. Последнее анонимное послание переполнило всю чашу. Оно послужило причиной того, что я сделал ложные выводы, но, к несчастью для вас, я не остановился там, где должен был бы по вашему замыслу. Вы не знали, как я уже отметил это несколько минут назад, что Питер и Вирджиния невольно создали себе железное алиби, и это заставило меня признать неверным то решение, на которое вы наталкивали меня. И мне, естественно, пришлось обратить внимание на вас.

Ведь если Питер, — Эллери заговорил чуть побыстрее, — не говоря уже о Вирджинии, был невиновен, то должен же быть настоящий убийца, однако такой, который отвечал бы тем же самым условиям: во-первых, он должен был знать, что Вирджиния и Питер договорились встретиться 9 декабря 1966 года, а во-вторых, к нему точно так же должен был бы относиться вопрос «кому выгодно?», как и к Питеру.

Возьмем первое обстоятельство: откуда убийца мог знать о встрече в ресторане? Ответ на этот вопрос, как жемчужина, находился в конце записи в дневнике Вирджинии. Она увидела, как вы вошли в ресторан. Она испугалась, что вы, обнаружив ее с Питером, догадаетесь об их связи, и заставила Питера обратиться в бегство, ускользнуть через кухню. Все складывается просто прекрасно, правда? Ведь если Вирджиния и Питер могли вас увидеть, то и вы могли увидеть их обоих. А вы видели их, в противном случае вы не могли бы отправить десятой анонимки.

Возьмем второе обстоятельство: кому это выгодно. Вам? Конечно. И примерно так же, как и Питеру, через Вирджинию. А вы — единственная личность из всех, о ком это тоже можно сказать. Больше того, если бы что-то помешало вам установить контроль над полумиллиардом долларов через Вирджинию — например, этому стал бы мешать Питер или сама Вирджиния, вы наверняка были бы готовы к тому, чтобы убрать одного из них или обоих. Вероятно, именно это и было в конечном счете вашим намерением, так как смерть Вирджинии и Питера — при том условии что они поженились бы, сделала бы вас единственным наследником Вирджинии и, значит, всего состояния Импортуны.

Ах, какие оргии вы могли бы устраивать, какие азартные игры ждали бы вас, какие женщины и власть! Кто знал, какие вы строили планы на будущее, какой жаждали славы, вы, униженный Нино Импортуной, презираемый им и живущий исключительно благодаря его милости. А вы, наверное, хотели бы стать вторым графом Монте Кристо?

Эллери подобрал ноги, встал и сверху посмотрел на холеное лицо отца Вирджинии.

— Ну что, хотели ведь, признавайтесь?!

— Ну, во всяком случае, чего-то подобного, — ответил Уолсон Райерсон Уайт.

Эллери сидел и раздумывал.

И уже довольно давно.

Потом вскочил со своего кресла за пишущей машинкой, схватил десять неудачных страниц рукописи и разорвал в мелкие клочья.

Проделав эту операцию, он хмуро уставился на бессловесную машинку. Та насмешливо оскалилась в ответ.

Зазвонил телефон, и Эллери схватился за трубку, как утопающий за соломинку.