Юрцев читал с большим пафосом, а Манякин испытующе смотрел на него.

— «Я вам прямо скажу, лично для меня смысл жизни в работе», — убежденно и страстно произносит М. Потом, словно бы стесняясь своей откровенности, М. смотрит на море, на щедрое южное солнце и вдруг встает. Отряхнув песок и легким движением поп…»

— Какой поп? — спросил Ростислав Иванович.

— Дальше оторвано, и мне больше ничего неизвестно. Известно только то, что это интервью напечатано в газете «Черноморская здравница». А теперь, товарищ Манякин, расскажите поподробней нам, вашим современникам, что вы еще поведали о себе представителю прессы?

Манякин не спешил с ответом. Он спокойно достал сигарету, не торопясь закурил и сказал:

— Вы считаете, одна только моя фамилия начинается на букву «М»?

— Не надо! Не надо скромничать! — замахал рукой Гринько.

— Правильно. Вы нам открылись, как обратная сторона Луны, — добавила Нина Астраханская.

Манякин опять помолчал, усмехнулся и словно бы нехотя сказал:

— Я не думал, что это интервью появится в газете… Я вижу, вас удивили мои слова, да?

— Не могу скрыть, — признался Юрцев.

Манякин перешел в атаку:

— Вы сомневаетесь, что для меня работа — главное дело жизни?.. Я просто-таки не понимаю, для чего было устраивать громкую читку в таком ироническом духе…

— Действительно, — отозвался Гринько, но при этом почему-то улыбнулся.

— Нормальный процесс, — сказала Нина Астраханская. — А я еще голосовала на месткоме, чтобы эту путевку дали Мите Разбегаеву. Он бы уехал на юг, забыл бы о родном коллективе…

— Еще раз вам говорю — не надо иронизировать, — строго сказал Манякин. — Бывают такие моменты, когда охота откровенно побеседовать не с тем, кто с тобой каждый день рядом, а с совершенно посторонним человеком.

— Вообще-то, конечно, — кивнул Юрцев. — Держите. — Он протянул Манякину обрывок газеты. — Коллектив приветствует вашу исключительно высокую сознательность и преданность нашему общему делу.

Манякин взял и бережно сложил обрывок газеты, которая, хотя и не полностью, но все же достаточно ярко осветила всем и каждому его, Манякина, деловое и общественное лицо.

К концу рабочего дня интервью стало в лаборатории основной темой разговоров. Мнения разделились. Одни считали, что человеку захотелось показаться лучше, чем он есть на самом деле. Другие, таких было меньшинство, выразились в том смысле, что не умеем мы порой по достоинству оценить человека, а когда он предстает в столь выгодном свете, мы удивляемся и разводим руками — кто бы мог подумать?

Во вторник Манякина вызвал начальник и тоже поинтересовался этим самым интервью. Сперва Манякин отказался, проявив тем самым похвальную скромность, но потом все же уступил и попутно внес ясность, указав, что это не что иное, как отдельные его мысли, записанные корреспондентом.

Уже на следующий день многим бросилось в глаза, что Манякин заметно преобразился — стал серьезней и значительней. Лицо его обрело усталую озабоченность, а взгляд — углубленность. Манякин, конечно, понимал, что ничего такого особенного в интервью им сказано не было, но сам факт его появления в газете, безусловно, заслуживал внимания.

В четверг в обеденный перерыв в буфете появился Юрцев. У него было лицо, какое бывает у человека сделавшего большое научное открытие.

— Товарищи! — сказал он, подходя к столику, за которым сидел и Манякин. — Имею важное сообщение. — Он подтянул стул и сел на него верхом. — Взял я сегодня из ящика грушу, и, можете представить, она была завернута в обрывок той же самой газетной страницы. В конце интервью Манякин предстал перед нами, можно сказать, во весь рост в совершенно новом качестве. Действительно, мало мы знаем друг друга. Попросим Манякина достать из кармана свой исторический обрывок газеты, если он у него с собой, и прочитать вслух самую последнюю фразу…

Манякин пожал плечами:

— Может, хватит?.. Мне кажется, там все ясно…

— В том-то и дело, что не все. Это очень важно. Прочитайте самую последнюю фразу.

Достав из кармана аккуратно сложенный обрывок газеты, Манякин вздохнул и, покачав головой, прочитал:

— «Помолчав, словно бы стесняясь своей откровенности, М. смотрит на море, на щедрое южное солнце и вдруг встает. Отряхнув песок и легким движением поп…»

— Стоп!.. А теперь слушайте дальше, — сказал Юрцев, — «…и легким движением поправив волосы, М. улыбнулась и весело побежала к морю…»

— Что, что? — спросила Нина Астраханская. — Побежала?

— Да. Она весело побежала к морю, — повторил Юрцев. — Но это еще не все. Оглашаю финал: «В памяти моей надолго остался светлый образ М. — отличной производственницы, прекрасной спортсменки, молодой матери. Успеха вам в труде и счастья в личной жизни!..»

— Кому «вам»? — спросил Ростислав Иваныч. — При чем здесь молодая мать?..

И тут наступила пауза.

Мы молча смотрели друг на друга.

Манякин сделал попытку улыбнуться: