— Ну что… здорово я вас всех разыграл?

— Море смеялось, — сказал Юрцев. — Заседание продолжается. Давайте обедать. А молодой матери самое время идти кормить ребенка.

— Неостроумно, — сказал Манякин и, уже покидая буфет, бросил:

— Если вы шуток не понимаете…

Больше мы ничего не услышали — за Манякиным закрылась стеклянная дверь.

1974

Дорогая Вера, не обижайся, что долго не писал. Я жив, здоров и отдыхаю нормально. За меня не переживай — у нас в доме отдыха произошли перемены в лучшую сторону. Я сейчас тебе опишу, как это все получилось.

На прошлой неделе я чисто случайно познакомился на лечебном пляже с одним гражданином. Прибыл он сюда не как я — по путевке, а диким способом. Разговорились, оказалось, товарищ работает в зоологическом музее, он мастер по чучелам, зверей разных делает, птиц. Фамилия его — Харламов, звать — Олег Борисович, тихий такой, скромный товарищ.

Пригласил я Харламова поиграть в шахматы, у него оказался второй разряд, пришел, сидим в беседке, сражаемся, вдруг вижу — шагает директор нашего дома отдыха. Остановился: «Как вам отдыхается, товарищи?» Я говорю: «Средне, так себе». Чувствую: мои слова ему не понравились, он на Харламова кивает: «А товарищ, по-моему, всем доволен. Я не ошибаюсь?» А Олег Борисович сделал ход и кивнул: «Не ошибаетесь. Но я не у вас, не здесь отдыхаю». И коротко ответил, и по делу.

После ужина опять я с директором столкнулся, он спрашивает — с кем я в шахматы играл? Я говорю: «С Анатолием Карповым». — «Нет, кроме шуток, с кем?» Мне смешно стало — чего он допытывается? Я говорю: «Этот товарищ может запросто из кого угодно чучело сделать». Директор прищурился: «Как вас понять?» «А как хотите, — говорю, — так и понимайте».

На другой день опять Харламов пришел, опять мы сели в шахматы играть, и тут же директор появился. Похоже, сильно его заинтересовал Олег Борисович. Постоял директор, сперва поглядел на доску, какая у него позиция сложилась, потом говорит: «Извините, что отрываю от острого поединка. Хочу доложить. Ваша справедливая критика не оставлена без последствий. Я принял самые срочные меры как по линии обслуживания, так и кормежки».

Говорит это все директор, но не ко мне он обращается, а к Олегу Борисовичу, а тот головой кивает, а сам улыбается: «Лично я вас не критиковал. Почему вы это мне говорите? Я здесь человек посторонний». А директор ему: «У нас, дорогой товарищ, нет и не может быть посторонних. Мы все одна большая семья. Есть у вас путевка или нет, не имеет значения. Чтоб вам с партнером не разлучаться, могу дать указание оформить вас в нашем доме отдыха. Как раз неплохая комната освободилась с видом на море». Харламов говорит: «Большое спасибо, но мне там у себя жить удобней. А к вам, если не возражаете, буду периодически заглядывать». Директор говорит: «Прошу! В любой момент добро пожаловать! Я почему вам предложение такое сделал? У меня одна только забота, чтоб каждый трудящийся у нас как следует отдохнул, набрался бы свежих сил и новых прекрасных впечатлений».

Директор удалился, а я Харламову говорю: «Насчет свежих сил покажет будущее, а насчет впечатлений кое-что имеется. Такое, — говорю, — у меня сложилось впечатление, что дирекция почему-то засуетилась, а в чем дело, пока непонятно».

День один миновал, и что же мы видим: белье постельное новое, меню совершенно другое, кнели паровые как ветром сдуло, воздух и тот другой стал.

Тут я как-то лежу, читаю болгарский детектив, стук в дверь — на пороге директор. Улыбка во весь рот, принес цветы в кувшине, ставит на стол, говорит: «Добрый день. Привет! Извините, что беспокою в неположенное время. Есть один вопрос: ощущаете у нас изменения в положительную сторону?» Я говорю: «Безусловно, ощущаю, и не один я». — «А где же ваш партнер?» Я плечами пожал — не знаю. Тогда директор так, вроде бы между прочим, спрашивает: «Вы не подскажете: кто он, этот товарищ, и откуда он к нам пожаловал?» Я спрашиваю: «Почему это вас так интересует?» — «Нипочему. Просто так». Тут мне смешно стало, я говорю: «Вообще-то я в курсе, но сказать не могу». — «Почему?» Я говорю: «Не имею права». — «Чего ж скрывать? Мы же свои люди. Одна большая семья». Я говорю: «Ладно, скажу, только пусть это останется между нами». Директор — палец к губам, блокнотик сует и шариковую ручку. Я по сторонам оглянулся, как в детективе, и говорю шепотом: «Хотите знать, кто этот человек и откуда он? Читайте». И написал: «Олег Борисович Харламов. Советский Союз».

Директор прочитал и головой покачал: «Мало». Я говорю: «Этим все сказано. После прочтения сжечь».

Директор еще раз прочитал и вдруг в лице изменился, пожал мне руку и тихо говорит: «Ясно. Спасибо за сигнал. Я и сам это понял». «Что вы поняли?» — спрашиваю. «То, что надо. Я ж не мальчик. По заглавным буквам читать умею».

Подмигнул он мне и исчез, а я лежу и думаю: за что он спасибо сказал? Какой он сигнал имел в виду? Что он прочитал по буквам?..

Уже несколько дней, как в доме отдыха чистота, порядок, в столовой свежие овощи из подсобного хозяйства, в комнатах цветы — одним словом, дело пошло на подъем. А я все понять хочу, какой он от меня сигнал получил. Я только и написал: «Олег Борисович Харламов. Советский Союз».

Знаешь, Веруня, у меня какая мысль появилась: может, Олег Борисович что-то от меня скрыл, он, может, не по чучелам работает, а совершенно по другой линии — в прокуратуре или еще где, и в итоге получилась загадка с одним неизвестным.

А пока что я начал помаленьку собираться домой. В пятницу встречай — поезд восьмой, вагон тринадцатый.

А пока до свидания.

Твой Семен.

P. S. Скоро и Олег Борисович тоже вернется, я тебя с ним познакомлю. Сходим в зоологический музей, если, конечно, он там работает, в чем, по правде говоря, я не вполне уверен.

1975

— Разрешите?.. (Главное — спокойствие.)

— Да-да, пожалуйста.

— Добрый день, Григорий Иванович. (В чем дело? Что могло случиться?)

— Здравствуйте. Садитесь. Я сейчас… (Калмыков. Забыл его имя-отчество.)

— Слушаюсь. (Чего он меня вдруг вызвал? Неужели узнал про халтуру для Гортранса? Если узнал — сейчас врежет.)

— Подождите, я письмо закончу… (Зачем я его вызвал? На календаре написал — Калмыков. А что — Калмыков?)