Зигфрид поставил чашку, вытер губы салфеткой и удовлетворенно вздохнул.

— Знаете, Джеймс, что бы ни случилось, все к лучшему. Старину Стьюи послала сама судьба, или Провидение, или еще что-то там. Я для такой работы не создан и был бы несчастен, как не знаю что, если бы ее получил. Ну, пошли. Пора отправляться в холмы.

После того как мы с Хелен сходили в кино, уже само собой получалось, что мы виделись чуть ли не каждый день. Не успел я оглянуться, как это превратилось в твердо сложившийся обычай: около восьми часов ноги сами несли меня на их ферму. Я, конечно, пытался бороться с этой привычкой — ходил не каждый вечер, случалось, что работа не оставляла мне времени, и потом, были же приличия и был мистер Олдерсон.

Отец Хелен был невысоким рассеянным человеком, который полностью ушел в себя после смерти жены несколько лет назад. Он был опытным скотоводом, и его ферма могла сравниться с лучшими в округе, но его мысли, казалось, постоянно блуждают где-то в стороне. У него были свои небольшие странности: когда дела шли не так, он погружался в долгие разговоры с самим собой, а когда он был чему-то рад, — начинал громко мурлыкать себе под нос невразумительную мелодию. Звук, издаваемый им, был слышен настолько далеко, что, когда я приезжал на ферму по вызову, то всегда мог найти его по этому напеву.

Поначалу, когда я приезжал к Хелен, он даже не замечал меня: я был одним из той толпы молодых людей, которые вились вокруг его дочери. Однако, когда со временем мои визиты стали более частыми, он внезапно стал осознавать мое присутствие — сначала с интересом, который впоследствии перерос в тревогу. Мне не в чем его упрекнуть, правда. Он был привязан к Хелен, и естественно, что он хотел бы для нее более достойного кандидата. Атакой в ближайшем окружении имелся, по крайней мере, один — молодой Ричард Эдмудсон, чей отец был давним другом семейства Олдерсонов и чье хозяйство занимало примерно тысячу гектаров. Они были богатыми и влиятельными людьми, а Ричард и в самом деле был отличным парнем. По сравнению с ним неизвестный, нищий молодой ветеринар выглядел убого.

Когда мистер Олдерсон был рядом, мои визиты к Хелен становились мучением. Нам всегда казалось, что он косит на нас глаза, а когда я смотрел на него, он всегда отводил глаза, хотя должен признаться, я бы тоже отвел глаза, если бы кто-то внезапно бросил на меня взгляд.

Мне было жалко его, потому что он мне нравился. У него был приятный, неагрессивный нрав, который притягивал к себе, и в других обстоятельствах мы бы с ним прекрасно поладили. Но никуда нельзя было деваться от того факта, что он ненавидел меня. И дело было не в том, что он хотел оставить Хелен возле себя, — он не был эгоистом, и потом, у него была прекрасная экономка в лице его сестры, которая недавно овдовела и переехала жить к Олдерсонам. Тетя Люси обладала приятным характером, замечательно справлялась с домашними делами и присматривала за двумя младшими детьми. Просто мистер Олдерсон привык к удобной мысли, что однажды его дочь выйдет замуж за сына его старого друга и будет вести жизнь состоятельной женщины. Это было его твердое мнение, которое заставляло его яростно сопротивляться любому отклонению от него.

Поэтому я всегда с облегчением уходил с Хелен из дома. Тогда все становилось на свои места, мы ходили на танцы в деревню, гуляли по дорогам, проложенным шахтерами в холмах, а иногда она ходила со мной по вечерним вызовам. В Дарроуби не было каких-то достопримечательностей, но нам нравилось отсутствие нарочитости, чувство самодостаточности в нашем совместном сосуществовании, которое придавало смысл и значимость всему, что мы делали.

Вполне возможно, что так продолжалось бы очень долго, если бы не Зигфрид. Однажды вечером, как у нас было заведено, мы сидели в гостиной Скелдейл-хауса и обсуждали события дня, прежде чем отправиться на боковую. Вдруг он засмеялся и хлопнул себя по колену.

— Сегодня заходил заплатить по счету Гарри Форстер. Старик что-то расшутился — сидел здесь, поглядывал по сторонам и твердил: «Хорошее у вас тут гнездышко, мистер Фарнон, хорошее гнездышко!» А потом хитро посмотрел на меня и заявляет: «Пора бы в это гнездышко да птичку. Какое же гнездышко без птички?»

— Ну, вам давно следовало бы к этому привыкнуть! — сказал я и тоже засмеялся. — Вы ведь лучший жених в Дарроуби. И конечно, они тут не успокоятся, пока вас не женят.

— Э-эй, не торопитесь! — Зигфрид задумчиво оглядел меня с головы до ног. — Гарри имел в виду вовсе не меня, а вас.

— Как так?

— А вы вспомните. Сами же рассказывали, что встретили старика, когда прогуливались вечером с Хелен по его лугу. Ну а у него на такие вещи глаз острый. Вот он и решил, что пора вам остепениться, только и всего.

Я откинулся на спинку кресла и захохотал.

— Мне? Жениться? Вот потеха! Вы только представьте себе! Бедняга Гарри!

— Почему вы смеетесь, Джеймс? — Зигфрид наклонился ко мне. — Он ведь совершенно прав. Вам действительно пора жениться.

— Не понимаю! — Я ошеломленно уставился на него. — Что вы такое говорите?

— Как что? — ответил он. — Я говорю, что вам надо жениться, и поскорее.

— Зигфрид, вы шутите!

— С какой стати?

— Да черт подери! Я только-только начал работать. У меня нет денег, у меня ничего нет! Мне даже и в голову не приходило...

— Ах, вам даже в голову не приходило? Ну так ответьте мне: вы ухаживаете за Хелен Олдерсон или не ухаживаете?

— Ну, я... Мне просто... Если хотите, то, конечно, можно сказать и так.

Зигфрид устроился в кресле поудобнее, сложил кончики пальцев и назидательно продолжал: