Я поставил автомобиль перед домом, и парни залезли в него: один — вперед, другой — назад. Я посмотрел на Зигфрида, неуверенно садящегося за руль, и решил поехать с ними. Я сел на заднее сиденье.

Двое молодых людей жили на ферме в Нортмуре, поэтому, удалившись на пять километров от города, мы съехали с шоссе, и наши фары высветили полоску проселка, вилявшего между темными холмами.

Зигфрид спешил. Он не снимал ноги с педали газа, звук двигателя набрал невыносимую высоту, и автомобильчик с грохотом рассекал темноту. Крепко вцепившись в кресло, я наклонился, чтобы прокричать в ухо моему нанимателю:

— Помните, двигатель этого автомобиля только что перебрали.

Мне удалось перекричать шум.

Зигфрид обернулся и снисходительно улыбнулся.

— Да, да, я помню, Джеймс. Чего вы волнуетесь?

Пока он говорил, машина слетела с проселка, и мы понеслись по траве со скоростью девяносто километров в час. Мы болтались в кабине, как горошины в погремушке, до тех пор, пока машина не выбралась на ровную дорогу, и как ни в чем не бывало проследовали на той же скорости. Глупые улыбки исчезли с лиц парней, они неподвижно сидели на своих местах. Никто не разговаривал.

Пассажиров выгрузили на уснувшей ферме, и началось путешествие обратно. Поскольку теперь дорога пошла под гору, Зигфрид выяснил, что он может ехать еще быстрее. Машина подпрыгивала и стукалась на неровной дороге, а двигатель уже выл. Мы нанесли краткие, но решительные визиты паре местных торфяников и добрались домой.

Спустя месяц Зигфрид нашел повод сделать еще один выговор своему ассистенту.

— Джеймс, мальчик мой, — сказал он с горечью в голосе, — вы отличный парень, но боже правый, как же вы жестоки с автомобилем. Посмотрите на этот «остин». Его двигатель только что перебрали, он был как новый, и посмотрите на него теперь — он опять ест масло. Я не знаю, как вы умудрились добиться этого за такое короткое время. Вы несносны.

— Кто первый, заходите, — сказал я, выглянув в приемную. Там сидели старая дама с кошкой в картонной коробке, два мальчика, пытавшихся удержать кролика, и кто-то еще, кого я не сразу узнал. Затем вспомнил — это был Соме.

Когда наступила его очередь, в кабинет вошел совершенно не тот человек, какого я знал. Он заискивающе улыбался. Его борода двигалась вверх и вниз, когда он говорил. Но самое интересное заключалось в его правом глазе: он распух, почти закрылся и был окружен огромным иссиня-черным пятном.

— Я надеюсь, что не помешал вам, мистер Хэрриот, — сказал он. — Дело в том, что я подал в отставку с прежней работы у его лордства и ищу новую. Я хотел бы попросить вас и мистера Фарнона сообщить мне, если вы услышите, что где-то есть место.

Сказать, что я был поражен его сообщением, значит, не сказать ничего. Я ответил, что мы сделаем все, что в наших силах. Соме пространно поблагодарил и откланялся.

Когда он ушел, я обратился к Зигфриду:

— Ну, и как нам быть с этим?

— Да, я все знаю, — Зигфрид посмотрел с кривой усмешкой. — Помните, я говорил вам, что у него были постоянные темные делишки в имении — то продаст пару мешков зерна, то пару центнеров удобрений. Все одно к одному. Но продолжалось это недолго, он зарвался и оказался на улице раньше, чем понял, что случилось.

— А что с его чудным черным глазом?

— А это он получил от Томми. Вы наверняка видели Томми, когда были в имении. Он тамошний конюх.

Моя память вернулась к событиям той неприятной ночи, и я вспомнил немногословного мужчину, который держал лошадь за голову.

— Я помню, он такой крупный, толстый мужчина.

— Да, парень он большой, и мне не хотелось бы получить от него в глаз. Соме превратил его жизнь в ад, и, когда Томми узнал о его увольнении, он навестил его, чтобы заплатить по долгам.

Моя жизнь у Фарнона теперь вошла в удобную и привычную колею. Поначалу я не понимал, как в наши дела впишется Тристан. Считался ли он у нас студентом-практикантом, проводил ли каникулы, работал или что? Но вскоре стало ясно, что он работал в качестве доверенного помощника, который отпускал лекарства, мыл машины, отвечал на телефонные звонки, а в чрезвычайных случаях отправлялся по вызовам.

По крайней мере, так считал Зигфрид, в репертуаре которого было много разнообразных уловок, чтобы заставить Тристана постоянно работать. Он любил неожиданно возвращаться или врываться в комнату в надежде, что застанет брата без дела. Зигфриду даже не приходило в голову то обстоятельство, что каникулы уже закончились и Тристану давно пора возвращаться. В течение следующих месяцев я пришел к заключению, что Тристан, должно быть, так или иначе договорился с руководством колледжа о гибком расписании, поскольку для студента он слишком много времени проводил дома.