Иногда брат шутил. «Скажи друзьям-журналистам, пусть слово швабра забудут.

Швабры на кораблях теперь нет. По рассказам Наташи, я понял также, что на «Бердянске» не бьют склянки, а драют рынду, что, к огорчению Капитана, слово веревка вытесняет теперь на флоте доброе слово конец, иллюминатор небрежно зовут окном, а кока-поваром. «Подкоп под традиции», — жаловался Капитан.

По черточкам с Наташиных слов я узнавал моряка, выраставшего до поступления в Херсонскую мореходку на московском дворе. Я чувствовал, как человек любит море, как дорожит капитанской честью и как преданно любит все дорогое, что оставляет на берегу. Я мечтал познакомиться с Капитаном.

В этом году весной на обычный вопрос:

«Какие вести с морей?» — Наташа сказала:

— Женя в Москве. Ищу для него кирзовые сапоги.

— ?

— Собрался в целинный совхоз.

— ?

— Сказал, что едет на сев…

* * *

Мы встретились с Капитаном, когда он «отсеялся». За чаем в доме, на корабле в ленинградском порту и у костра над речкой Парицей, возле Гатчины, много было говорено о морской службе, о самом море, о том, чем живет человек, расставаясь надолго с родными, с Родиной, просто с землей.

— Как бы лучше это сказать… Море — судьба моряка. Но если человек скажет, что высшее счастье — всегда видеть море, не верьте. Море надоедает. Наибольшее счастье — после долгой воды увидеть землю. Во все времена наибольшая радость на корабле заключалась в слове «Земля!».

Это сказано было, когда мы сидели у костерка. Сын капитана Володька ловил на отмели пескарей, а мы кидали валежник в огонь и глядели на сизый туман, заполнявший лощину.

— Я часто вижу два одинаковых сна. Один такой: сделал неверный маневр, и мой сухогруз вот-вот врежется в чей-то борт… Просыпаюсь в поту. И еще сон. Три пологих зеленых бугра, деревянные избы, ивы возле пруда, и лошади ходят. А я, взрослый, уже седеющий человек, бегу сломя голову, чтобы вскочить на лошадь и мчаться, мчаться по этим буграм. Да что сон! Иногда на мостике чуть прикроешь глаза и, кажется, слышишь, как жужжат пчелы, чувствуешь запах земли, видишь летящих птиц, синюю полосу леса… Я рано заметил: если человек живет только морем, то жизнь для него постепенно теряет многие краски. Признаться, боялся, что вдруг когда-нибудь стану таким.

— И что же, лекарство от этого надо искать на суше?

— Да. Постоянно. Подобно тому, как северяне летом стремятся на юг за солнцем, сойдя на берег, жадно приглядываешься к земле, ко всему, что на ней растет, двигается, издает запахи, звуки. С такой зарядкой ходишь потом в океане в добром здоровье. Я, кажется, мог бы сейчас написать диссертацию о том, как важно иметь человеку в своей черепушке память ну вот об этом, скажем, костре, этой корзинке с грибами, этом тумане, не смейтесь, даже об этих вот комарах…

* * *

Отпуск свой Капитан всегда проводил, копаясь в саду у отца, либо ехал, как он говорит, «в глубины суши».

У него на суше немало друзей. На Кубе он познакомился с пастухами. И пока корабль стоял, ожидая разгрузки, научился арканить скот, укрощать лошадей. Под Брянском, проезжая на «Жигулях» мимо села Николаевки, уговорил тракториста, развозившего удобрения, поменяться: «Ты садись на машину, а я на трактор».

В «Жигули» чумазый молодой тракторист Колька Фисун сесть не решился, а трактор доверил. И два часа Капитан, к восхищению Кольки, вполне исправно «вершил колхозное дело».

— Я всегда чувствовал: связь с землей крепче, если своими руками что-либо сделать на ней…

Его жена и сын не удивились, когда в очередной отпуск Капитан объявил, что записался на курсы трактористов. Эти курсы на Кировском заводе он посещал аккуратно. И, сдавая экзамен, проехал по ленинградским улицам на огромном оранжевом «Кировце». А пришел еще один отпуск — он собрался на целину.

Сначала он просто решил: поеду в какой-либо ближний от Ленинграда колхоз.

Но было сомнение: поймут ли, не сочтут ли за чудака? И тут как раз увидел по телевидению выступление ветерана-целинника Леонида Михайловича Картаузова. «О делах в совхозе он говорил просто, сердечно. Я сразу решил: этот поймет. И написал письмо».

В письме Капитан объяснил, что с хлебом знакомство у него отдаленное. Сказал, что возил он морем пшеницу, не свою, а канадскую, к сожалению. Признался, что жизнь у себя дома знает неважно, «больше видел ее глазами праздного человека на отдыхе». Он просился поработать в совхозе. Написал, что сносно управляется с трактором. Ответ был скорым и дружеским: «Приезжай!»

В село над Ишимом Капитан прибыл в начале мая. Картаузова дома не оказалось — уехал сдавать экзамен за третий курс техникума, но директор совхоза встретил приветливо, сделал пометку на заявлении и позвал бригадира первой тракторной Ивана Лукьянченко.

Бригадир, выслушав, что к чему, усмехнулся:

— Я против. Не шутки шутим — хлеб сеем.

Трактор испортит — ищи-свищи…

Капитан сидел молча. Бригадира уламывал сам директор. И тот смягчился:

— Ладно, берем. Только знай: в 6.30 мы уже в борозде. А кончаем часов в 10–11 вечера…

В полевом стане утром Капитана встретили с полунасмешливым любопытством. Хорошо знакомый «Кировец-700» ему не доверили.

Подвели к гусеничному…

— Да он его только по телевизору видел! — хихикнул кто-то из острословов.