Шрифт:
И продолжали идти.
Около полдня Бёртон, побежденный усыпляющей жарой и бессмысленно глядевший на затылок мула, внезапно проснулся, услышав пискливый голос Суинбёрна:
Темный, узкий проход, засорен и завален, Вверх крадется, змеясь, между ям и корней На унылую пустошь, где век бушевали Злые ветры, оставив лишь терны на ней. Годы милуют терн, уничтожив все розы, Не осталось земли, но торчат камни в ряд; Сорняки, что поломаны ветром, и грозы Здесь царят. [25]25
Суинберн. «Заброшенный сад». перевод Э. Ю. Ермакова
— Что? — промямлил Бёртон.
— Взвод керамики, — ответил Суинбёрн. — Ты помнишь Мэтью Келлера из Лидса? Когда это было? Кажется давным-давно, верно?
— Я потерял счет времени, — ответил Бёртон. — С тех пор, как мы ушли от Орфея. Я забываю ставить даты в моем дневнике. Не знаю почему. На меня не похоже.
Он прищурился из-за яркого света и только тут сообразил, лес остался позади; они пересекали широкие пашни. Он узнал место — он проходил здесь во время прошлой экспедиции.
— Мы приближаемся к деревне Мухогве. Его жители имеют плохую репутацию, но, когда я был здесь в последний раз, они скорее смеялись, чем угрожали.
Уильям Траунс прочистил горло и со словами:
— Прости, Ричард, — соскользнул на землю.
Еще один случай сезонной лихорадки.
— Мы сдаемся значительно быстрее, чем я ожидал, — сказал Бёртон сестре Рагхавендре, помогая положить детектива на носилки.
— Не беспокойтесь, — ответила она. — У этой болезни необычно длинный инкубационный период, но лекарство, которое я даю вам, сведет ее на нет. Благодаря нему лихорадка настанет быстрее и будет более сильной, но все пройдет за несколько часов, а не недель.
Бёртон поднял брови.
— Хотел бы я иметь его во время моей предыдущей экспедиции!
Они пришли в Мухогве. Никого.
— Или торговцы рабами забрали всех до единого, или все жители снялись с места и сбежали из-за страха перед работорговцами, — заметил Бёртон.
— Последнее, я надеюсь, — ответил Суинбёрн.
За деревней опять пошли джунгли, а за ними болото, где пришлось стрелять в воздух, чтобы отогнать стало гиппопотамов.
Небольшой подъем привел их на плато, где они нашли бома — огражденный крааль — и решили разбить лагерь. Как только они поставили последнюю палатку, собрались тучи и пошел дождь.
Все поели и отправились спать, кроме Бёртона, который, не обращая внимания на проливной ливень, проверил припасы. Оказалось, что еще два носильщика сбежали, и не хватало трех мешочков с деньгами.
Настала ночь. Все пытались уснуть, но воздух пах гнилью, москиты жалили не переставая, и все, в той или иной степени, заболели и чувствовали себя плохо.
Гиены кашляли, выли и жаловались из темноты вплоть до рассвета.
Так и пошло. Днем сафари ползло дальше, на вид со скоростью улитки, и пересекало малярийную равнину реки Кингани по направлению к плоскогорью Усагара. Каждый из белых заболел малярией, которая прошла с потрясающей скоростью. Бёртон не сомневался, что сестра Рагхавендра была настоящим волшебником, потому что очень хорошо помнил свою первую нильскую экспедицию, во время которой он и Джон Спик постоянно болели, в то время как сейчас болезнь была скорее исключением, чем правилом.
Каждый день он получал сообщения от Изабель. По следам экспедиции шел отряд из четырехсот человек. Дочери аль-Манат каждый день нападали на них, и пруссаки потеряли еще девять человек, но расстояние между двумя группами неумолимо сокращалось.
— Мы должны добраться до Казеха раньше, чем они схватят нас, — сказал Бёртон друзьям. — Тамошние арабы хорошо относятся ко мне — они ссудят нам людей и оружие.
Они двинулись дальше.
Равнины. Холмы. Болота. Джунгли. Земля противилась каждому их шагу.
Сагесера. Тунда. Деге ла Мхора. Мадеге Мадого. Кидунда. Мгета. Деревни, одна за другой, и каждая требовала хонго, каждая уменьшала их припасы.
Дезертирство. Воровство. Усталость. Происшествия. Сафари стало более потрепанным, управлять носильщиками стало еще труднее.
Однажды ночью они услышали вдали выстрелы.
Они стояли в Кируру, маленькой, наполовину брошенной деревне, расположенной глубоко внутри плантаций бухарника, чьи высокие жесткие стебли почти полностью скрывали потрепанные хижины-улья и бандани с обвалившейся крышей.
Герберт Спенсер, только что заведенный, объяснял им некоторые положения своей работы «Начала Философии», когда в воздухе прозвучал слабый треск винтовочных выстрелов.
Они посмотрели друг на друга.
— Насколько далеко? — спросил Томас Честон.
— Недостаточно далеко, — проворчал Манеш Кришнамёрти.
— Это впереди нас, а не позади, — заметил Бёртон.
— Жирный идиот! — добавила Покс.
— Сегодня спим с оружием, — приказал исследователь. — Герберт, я хочу, чтобы ночью ты патрулировал лагерь.