— Что, все-таки в палатке? — Ира не выглядела вдохновленной этой идеей. — А я-то мечтала о душе или, по крайней мере, баньке с веничком.

— Я тебя из фляжки оболью, не переживай. — Прикоснувшись губами к щечке спутницы, я огляделся по сторонам. Просека выглядела достаточно заросшей и заброшенной. Оставалось надеяться, что в ближайшие восемь часов здесь никто не появится. Но на всякий случай мы проверили свое оружие, а также помповый дробовик, лежавший под задним сиденьем «Нивы».

В лесу страшно не только из-за рассказов о волчьих стаях и медведях шатунах. Горожанина, привыкшего к постоянному шуму и лязгу, давит тишина и полный мрак. Несколько минут — и отдаленный треск сучьев уже походит на ружейные выстрелы, а собственное сердце стучит, как сапоги неизвестных преследователей. Сосновый бор согревает некоторое время, отдавая накопленное за день тепло, но он же и давит на грудь духотой. А потом на смену им приходит едкий холодок, словно из двери погреба. Тут стоит дать волю воображению, и тихий ветерок превратится в дыхание призраков, а хруст веток — в шаги подкрадывающегося медведя.

Я улыбнулся собственным мыслям. Сейчас в радиусе нескольких десятков километров нельзя было найти более опасных, нежели мы, существ. Но позаботиться о безопасности лагеря стоило. В сгущающихся сумерках мы опутали периметр лагеря тонкой проволокой, подсоединив ее к нескольким самострелам. Трубка, пружина и патрон с картечью — простое устройство устанавливалось так, чтобы выстрел накрывал того, кто случайно заденет проволоку. Еще несколько штук я зарядил осветительными ракетами, направив стволы вверх. Ира поворчала по этому поводу — ей не хотелось утром возиться, разряжая ловушки, но я решил, что наше спокойствие того стоит.

Установив последний самострел, я вернулся к машине. Она уже была укрыта куском маскировочной сетки, а неподалеку пыхтел примус. Ира перебрала содержимое переносного холодильника, и сейчас варила на ужин десяток сосисок. Мясные палочки булькали в котелке, упорно не желая тонуть, несмотря на все усилия повала, придавливавшего их ложкой. При моем появлении девушка гордо распрямилась.

— Теперь моя очередь хозяйничать.

— Да, это настоящий подвиг — поймать и одолеть колбасу может далеко не каждый. — Она обижено надула губы и, почти сразу же прыгнула на меня. Отклонившись, я успел поймать нападавшую, и обхватить за плечи. Она тут же выскользнула, уже с легким смехом, готовясь к продолжению.

— Но мы так без ужина останемся. — Грудь ее вздымалась подозрительно часто, румянец освежил щеки, но охотница пыталась сдержаться. Отвернувшись, она яростно помешала ложкой в котелке. Я осторожно провел ладонью по склоненной голове и отправился к машине за спальными мешками.

Тишина, которой я так опасался, накрыла лес вместе с темнотой. Спутница уютно устроилась на откинутом назад сидении машины и тихо дышала во сне. Я же, несмотря на самострелы, решил подежурить. Положив на колени дробовик и бинокль с инфракрасной подсветкой, я сидел, укрытый со спины машиной, а с боков — кусками маскировочной сетки. Позиция позволяла наблюдать за большей частью поляны, оставаясь незаметным, что давало нам дополнительный шанс.

Через час в кабине раздался шорох. Дверь приоткрылась, оттуда появилась встрепанная голова спутницы. Некоторое время она разглядывала меня, потом вылезла из норки. Сделав шаг, она тихо ругнулась — видимо, наступила босой ногой на шишку. Я протянул руку, нашел в темноте ее ладонь и притянул к себе.

— Что случилось? — Девушка со вздохом устроилась рядом.

— Просто скучно… точнее, тревога непонятная на душе. Раньше со мной такого не случалось. Что это? — Со стороны леса донесся странный вой. Он одновременно напоминал женский визг, но со стонущим, страдальческим придыханием. Начался он с едва слышного шепота, набрал силу за несколько секунд и разнесся, казалось, по всему лесу. Я почувствовал, что этот звук словно проникает сквозь тело, оставляя внутри капли страха, от которого сами собой начали дрожать руки.

Спутница моя замерла сразу после своих слов — видимо, и на нее подействовал этот вой. Я поднес бинокль к глазам. В зелено-сером переплетении не было заметно никаких признаков движения. Осторожно выйдя из укрытия, я осмотрел чашу. Стоило опустить прибор, вой повторился — на этот раз явно ближе. Больше никаких звуков не было. Ира за моей спиной ринулась в кабину, зашуршала там, одевая снаряжение. Я вернулся на свой пост, передернул затвор ружья и выложил на траву пусковое устройство с осветительной ракетой.

Чуть скрипнула дверь машины — Ира спрыгнула на землю с противоположной стороны. Судя по лязгу металла, она раздобыла что-то солиднее, чем револьвер. Несколько вдохов — и вой снова захватил нас, заставив прижаться и ощериться. Но оружие в руках превратило испуг в зарождающуюся злость. Я ищуще вглядывался в чащу, надеясь уловить хотя бы намек на движение. Потом бросил бинокль и мысленно проследовал к источнику звука.

Серая туша шевелилась, стремясь обрести форму. Она рвалась во все стороны сразу, размазывая свой ментальный образ в кляксу. Существо корчилось от неведомой боли — всплески страдания временами перекрывали все остальные тела, словно яркие вспышки, идущие изнутри. Тварь была везде — и одновременно нигде, за пределами материального мира, существуя лишь для тех, кто обладает способностью видеть дальше телесной оболочки.