— Твое желание, Шот, конечно, благородное, — со сдержанным смешком сказал Кургоко, — но завтра нам придется все же надеяться только и только на свое мужество.

— А почему не сегодня? — спросил Арзамас Акартов. Князь отрицательно покачал головой:

— Скоро будет совсем темно…

Джабаги, Канболет, Кубати о чем-то оживленно пошептались, затем Казаноков быстро подошел к князю:

— А в самом деле — почему не сегодня? И чем темнее, тем лучше! Здесь этот парень, — Джабаги кивнул па Шота, — своими ульями и пчелами напомнил того горящего козленка, который прыгал, по пасеке. И вот кое-кому пришла в голову мысль: а если козленок не один и если вообще не козлята…

Кургоко поднял руку:

— Не продолжай. Я всё понял! Шот! Я поручаю тебе взять людей, сколько нужно, согнать к закраине леса всех ослов и привязать па спину каждого по хорошей охапке сена. Думаю, у нас наберется, хотя бы сотни три этих животных.

— Я тоже все понял, мой князь! — радостно взревел Шот. — А три сотни ослов наберется, даже если считать ослами только тех, у кого четыре копыта и длинные уши! — с громким хохотом он помчался исполнять приказание.

— А вы поняли? — обратился Хатажуков к окружающим.

Князь Ислам-бек Мисостов, сторонник союза с крымцами, кисло осклабился:

— Вместо нас воевать будут ослы? Разве это украшает адыгов?

— Не слыхал я, чтоб наши предки ишаков себе на помощь призывали, — озадаченно пробормотал Карабин-Кара.

Джабаги улыбнулся старику:

— Не зови прошлое, тхамада Кара! Новые поколения всегда взгромождаются на плечи предков и видят дальше, чем они.

— А ты, Мисост-паша, — усмехнулся Кургоко, — не беспокойся. Работы и нам хватит. Слушайте все внимательно и запоминайте. С наступлением темноты пешие ратники погонят ослов прямо на становище татар, вблизи которого одновременно подожгут сено. Это будет сигналом для всадников. Наша конница врубится в ханский стан вместе с пешими, когда ослы начнут метаться среди врагов. Отступать им будет некуда — посыплются с кручи, как мусор с высокого порога.

— Вот оно что! — с воодушевлением закричал Султан-Али Абашев. — Налетим, как совы на мышей! — он выхватил сверкающий клинок и со свистом рассек им воздух.

Не так пылко, но тоже очень одобрительно отнеслись к затее князя-правителя Ислам Мусаев, Арслан Катуков, Татаркан Мурзаев, балкарский таубий Гапалау Балкаруков — они сразу поспешили к своим лошадям и дружинникам, чтобы готовиться к сражению.

Кургоко положил руку на плечо Джабаги:

— Да-а… Хорошо работают «кое-какие» головы!

— Очень хорошо, — серьезно, без улыбки ответил Казаноков. — Но если ты имеешь в виду мою голову, дорогой Кургоко, то на этот раз ошибаешься. Сейчас я тебе пока ничего не скажу. Не-е, не спрашивай…

Более трехсот спокойных, безучастных к интересам людей осликов, навьюченных вязанками сена, были построены, как солдаты, в один ряд на границе леса и пастбищного плато. Сюда вплотную придвинулось все войско: впереди — пешие, позади — конные. О замысле ночной атаки знали все.

— Ну, серенький, — сказал Ханаф своему любимцу, — тебе предоставляется честь совершить такой подвиг, о каком твоя ослиная башка в жизни никогда не мечтала!

В темноте с обеих сторон сдавленно захихикали, а Ханаф притворно вздохнул:

— Завидую тебе, дружок. Возможно, ты узришь самого Каплан-Гирея и удостоишься чести согреть его своим теплом!

Смех стал погромче.

— Да тише вы! — послышался из задних рядов чей-то начальственный окрик.

Кто-то рядом с Ханафом заговорил вполголоса:

— Сейчас, наверное, начнем. Совсем темно стало. Как в котле, накрытом крышкой. Даже ни одной звезды не видно. И татары угомонились…

— Вот так же было темно, — это уже другой голос, по-старчески дребезжащий, — когда стояли мы ночью на крутосклонном берегу Псыжа и…

…И о том, что же все-таки произошло на упомянутом крутосклонном берегу, ветерану досказать не удалось.

— Пошли! Пошли!! Пошли!!! — пронеслась резкая команда из конца в конец «ишачьего ряда», и, подгоняемые ударами плетей и кинжальными укольчиками, взволнованные животные резво затрусили вперед, сотрясая ночной воздух обиженным ревом.

Когда до неприятельского лагеря оставалось не более сотни шагов, позади грохнул сигнальный выстрел — и каждый «погонщик» на бегу сунул тлеющий трут в сено. Триста движущихся костров вспыхнули почти одновременно. Несколько мгновений — и обезумевшие от ужаса лопоухие трудяги оказались в гуще татар с их повозками, походным скарбом и громадным количеством лошадей.

Сравнение с потревоженным пчелиным роем было бы слишком бледным. Отчаянные вопли крымцев, надсадный ослиный рев, гулкий топот десятков тысяч копыт и пронзительное ржание коней — от всего этого, казалось, небо не выдержит и рухнет на землю. Кабардинское ополчение еще не успело добраться до врагов, а среди тех уже были тысячи задавленных насмерть и покалеченных. Боевые кличи кабардинцев тонули в разноголосом гаме татар; звона металла не было слышно, хотя все восемь тысяч ополченцев уже вступили в битву.