Конечно, изначально Наташа не собиралась отвечать на недвусмысленные, хотя и крайне робкие, домогания со стороны подвыпившего сослуживца. Но на грех завалявшаяся в квартире бутылка шампанского окончательно взорвала мозг. Злость, обида и ревность, густо замешанные на разномастном алкоголе, – вот рецепт адского коктейля, воздействие коего на женщину много эффективнее самых известных афродизиаков. О чем она думала в тот момент, когда в буквальном смысле накинулась на Тараса и затащила его, пребывающего в близком к ступору состоянии, в койку? О своем желании отомстить столь незатейливым способом Мешку? М-да, отомстила, нечего сказать! Вот только кому? Похоже, в первую очередь самой себе.

«Боже мой! – ужаснулась Наташа. – А ведь этому, практически изнасилованию с моей стороны, кажется, предшествовал еще и некий похабный приват-танец? – неприятно вынырнули в ее голове обрывочные точечные воспоминания. От которых Северову всю аж передернуло. – О-о-о, нет! Только не это! Кошка драная, коза пьяная!.. У-у-у-у!»

Нет, конечно, до высшей степени цинизма дело не дошло. Например, в части утреннего кофия в постель, то была уже сугубо Тарасова фантазия. Мягко говоря, выдавшего желаемое за действительное. А действительность была такова, что, когда Наташа, проснувшись с тяжелой похмельной головой, с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой храпящее волосатое чудовище дезабилье, в выражениях она не стеснялась. Равно как в решительных действиях по изгнанию бесов из собственной квартиры. Так что брюки и рубашку Тарасу пришлось натягивать уже на лестничной площадке, под с треском захлопнувшейся за ним дверью. Но разве так начавшееся утро компенсировало ТАКУЮ прошедшую ночь? Стоп! А они вообще как? Хотя бы предохранялись?

«Ничегошеньки не помню!» – тихонечко застонала Наташа. Очень хотелось верить, что охреневший от привалившего счастья Шевченко не забыл о презервативах. «Еще не хватало залететь от этого придурка!» Впрочем, кажется, именно сейчас у нее начинались самые безопасные в этом плане дни. И то было, пожалуй, единственным утешением. Хотя… Какое тут, к черту, утешение!

Почувствовав, что не в силах более сдерживаться, Северова выскочила из кабинета, добежала до конца коридора, заперлась в душевой и, пустив струю воды, навзрыд заревела полярным дельфином. Сиречь белугой.

Душ. Душа. На душе – душно. А слезы – душат, душат, душат…

…Дверь с шумом, похоже ударом ноги, распахнулась, и в курилку вошел Крутов. Нарочито-тщательно он раскурил сигарету, после чего отрывисто скомандовал Ивану Демидовичу:

– А ну-ка, выйди в коридор! Нам поговорить нужно.

Филиппов покорно поднялся с дивана, снял очки, аккуратно положил в книгу закладку и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

– Послушай! – напряженно начал Крутов и запнулся, подбирая слова. – Так у вас с Наташей действительно… э-э… что-то было?

В ответ Шевченко, уже оправившийся от случившейся в оперской неприятной сцены, не удержавшись, прыснул. А затем и вовсе принялся ржать в полный голос: очень уж напыщенно-суровым предстал сейчас перед ним коллега.

– Я, кажется, задал тебе вопрос?

– Всё, Жека, хорош, расслабься, – отсмеявшись, примирительно сказал Тарас. – Не было ничего. Пошутил я. Выдал желаемое за действительное.

– Виталя подтвердил, что ночью возле Наташкиного адреса они действительно выгрузили вас обоих.

Крутов по-прежнему был напряжен и необычайно серьезен.

– Ну да, выгрузили. Северова сама попросила, чтобы я с ней поднялся… Глупая баба. Думала, что таким образом заставит Мешка ревновать, а ему, на самом деле, это всё по барабану. Он сейчас вокруг Виолы круги наматывает. Ты разве не заметил?

– Допустим… Поднялся ты к ней в квартиру, а дальше что?

– Блин, Жека, ты меня достал! Чего-чего?! Выпили немного шампанского и спать пошли – она мне на кухне постелила… А куда было деваться? Ребята уехали. Мосты к тому времени того. Да у меня, собственно, и денег не было ни копья.

– То есть ты всего лишь спал на кухне?

– Нет, ну я, конечно, попробовал к ней подкатиться. На предмет любви и ласки, – уклончиво пояснил Тарас. Прекрасно зная, что для пущего правдоподобия каждую ложь следует обязательно сдобрить крупинками правды. Для ее же, лжи, правдоподобия.

– И что?

Шевченко вздохнул натужно:

– И ничего. Закатала в бубен. Ох и тяжелая, я те скажу, у Натахи рука. А с виду и не скажешь, правда?

– И правильно сделала. Что закатала. И тогда, и сейчас, – слегка подуспокоился Крутов, гася сигарету. – Между прочим, я бы на твоем месте извинился.

– Не понял? За что?! По-моему, в данном случае потерпевшая сторона – это как раз я.

– А за то, что распускать паскудные сплетни о женщине, это… Это…

– Что такое? – ехидно ухмыльнулся Тарас. – Никак нужную цитатку подзабыл? Давай-давай, вверни че-нить из блаженного Августина.

– Тарас, ты бы за базаром следил! А то…

– А то что?

– Можешь нарваться!

– А как же толстовство, непротивление злу? А как же «подставь щеку и утрись»? – Шевченко осекся, в очередной раз поймав себя на мысли, что опасно переигрывает. – Ладно, всё. Шучу я, шучу. Не видишь, что ли?.. Бли-ин, Жека, никак не перестаю удивляться: каким ветром тебя в милицию надуло? Тебе бы, с твоими принципами, настоятелем в монастыре служить. А уж если и в ментовке, то, как минимум, в учебно-воспитательном отделе Управления кадров. Вон, брошюрки для Кульчицкого составлять. О совершенствовании морально-этического облика сотрудника ГУВД… Ты, кстати, подумай. Это ведь на самом деле твое!