А закончим это повествование рассказом о самом сумасбродном из рода Толстых — Федоре Ивановиче. Однажды он отправился в кругосветное плавание с адмиралом И. Ф. Крузенштерном и от скуки или из озорства перессорил поголовно всех офицеров и матросов. Он так досадил адмиралу, что тот, обычно спокойный и выдержанный, высадил Федора Ивановича на одном из Алеутских островов. Пришлось графу несколько лет прожить в обществе дикарей, они ему сделали фантастическую татуировку по всему телу. Вернувшись в Москву, Толстой (которого с тех пор стали называть Американцем) неизменно хвастался своей татуировкой. Но никаких достойных занятий для себя он не находил. От безделья, скуки и злобы стал дуэлянтом. По совершенно вздорным поводам вызывал людей на дуэль, а те из чувства ложной гордости не могли отказаться. Граф за короткий срок убил на дуэлях 11 человек. Составил список-синодик, куда записывал фамилии убитых им людей. Впрочем, во время дуэли он ведь и сам подставлял свою грудь под пистолет. Формально дуэль в России уже давно была запрещена, но фактически некоторые дворяне вопросы чести (как они ее понимали) решали на дуэли.

Потом Федор Иванович едва не покончил с собой из-за невозможности заплатить огромный карточный долг. Его спасла любящая его цыганка Авдотья Тугаева, которая внесла требуемую сумму денег. Граф Федор женился на цыганке. У них было 12 детей, которые все, кроме двоих дочерей, умерли в младенчестве. Когда умирал очередной ребенок, отец вычеркивал в своем синодике одну фамилию и сбоку писал слово «квит». Одиннадцатый ребенок, дочь Сарра, у которой были несомненные поэтические способности, умерла в возрасте 17 лет. Федор Иванович вычеркнул из синодика последнюю фамилию, сделал последнюю запись «квит» и с облегчением вздохнул: он расквитался за всех убитых на дуэлях. Последний его ребенок, дочь Прасковья, прожила 64 года, над нею рок не тяготел.

Царь Николай I решил покончить с собой. Крымская кампания, которая началась из-за его дипломатических ошибок, неумолимо катилась к поражению России. Было ясно, что Севастополь не удастся отстоять. Главным виновником и войны, и разгрома все станут, очевидно, называть его, царя-самодержца. Особенно обидно, что поражение приходится испытывать и от французов, армию которых его старший брат, Александр I, разгромил, казалось бы, надолго, но вот уже через 40 лет они берут реванш. А ведь Николай I в своих планах Францию совершенно не принимал в расчет.

Война шла не только в Крыму. Австрия держала наготове войска в Румынии — в тылу у русской Дунайской армии. Пруссия держала наготове войска, готовые вторгнуться в Прибалтику. Англо-французский флот блокировал Кронштадт, он же атаковал Одессу, Архангельск, Петропавловск-Камчатский. Англичане высадились на Черноморском побережье Кавказа, доставив Шамилю оружие и боеприпасы.

Николай I решил свести счеты с жизнью: 30 лет царствовал — и все напрасно.

Но как покончить с собой? Застрелиться, повеситься, отравиться — нельзя: по церковным законам самоубийц запрещено хоронить в храме, лишь за его оградой. Между тем все российские императоры погребены в Петропавловском соборе, и место Николая I, царствовавшего 30 лет, очевидно, там же. Да и каково будет править страной его сыну, наследнику-цесаревичу Александру, если станет известно, что его отец — самоубийца?

И Николай I принимает решение — сильно простудиться, заболеть и умереть от болезни. А ведь ему нет еще и 60 лет, у него крепкое здоровье, и он с детства закален от простуды. Какую надо иметь силу воли, чтобы осуществить такой план! Николай I умер, был торжественно похоронен в усыпальнице российских монархов — Петропавловском соборе, а его сын стал следующим императором, Александром II.

Среди российских политических деятелей на самоубийство решались одиночки. Министр внутренних дел в царствование Александра II Л. С. Маков покончил с собой в связи с произведенной им растратой.

Другие сановники не спешили заканчивать расчеты с жизнью. Так, в 1888 г. вблизи станции Борки произошло крушение царского поезда, 19 человек погибли, царь и все его семейство только чудом остались живы. Специально назначенный прокурор А. Ф. Кони главным виновником объявил министра путей сообщения К. Н. Посьета, и вопрос о мере наказания вынес на рассмотрение Государственного Совета. Будь министр слабонервным, он бы немедля покончил с собой. Но Посьет (по чину — адмирал) не стал торопиться. На заседании Государственного Совета в его защиту выступил другой министр — Д. А. Толстой, который привел слова знаменитого историка Н. М. Карамзина о том, что министров и других важных государственных деятелей награждать — торжественно, а наказывать — тихо. И царь Александр II внял этим увещеваниям: Посьет был снят с поста министра и переведен членом Государственного Совета с сохранением министерского оклада. В этом спокойном кресле Посьет просидел еще 11 лет, так что правильно сделал, что не поторопился уйти из жизни.

Писатели — люди с обостренными чувствами, их может спровоцировать на самоубийство любое препятствие, которое для эмоционального воображения кажется непреодолимым. В различные времена покончили с собой: А. Н. Радищев, В. М. Гаршин, С. А. Есенин, В. В. Маяковский, М. И. Цветаева, А. А. Фадеев. И это далеко не полный список писателей, которые подобным образом свели счеты с жизнью.

Великий поэт Александр Сергеевич Пушкин часто влюблялся. Многие женщины вдохновляли поэта на написание прекрасных стихотворений, но одно из них стоит особняком. Этот шедевр Пушкин посвятил Анне Петровне Керн. Их роман протекал в годы ссылки поэта в Михайловском.

Ее муж, генерал Е. Ф. Керн, был на 35 лет старше Анны, очень сильно ее ревновал, лишал ее (и их детей) материальной поддержки. Анна была вынуждена даже обращаться за помощью к царю Николаю I, но облегчение наступило лишь тогда, когда старый генерал умер. Выйдя вторично замуж, Анна Петровна по-прежнему очень нуждалась, ей пришлось продать письма Пушкина (причем за бесценок, что доказывает ее непрактичность). Прожив долгую жизнь (почти до 80 лет), она рано утратила свою былую красоту, когда-то восхищавшую поэта. Исследователи жизни и творчества Пушкина («пушкинисты») также не без сожаления отмечают, что поэт быстрее остыл к Анне Керн, чем она к нему.