— О, перестань! — взвизгнула она. — Эти деньги свели тебя с ума! Разве ты не видишь…

— Люси! — рыкнул я. — Что между вами произошло? Ты что, влюбилась в него?

Она покраснела, глаза округлились.

— О чем ты говоришь?

— Я тебя спрашиваю. С чего ты защищаешь этого слизняка? Кто он для тебя?

— Он — человек! Он испуган! Я его жалею. Вот и все.

— Ладно… жалей его, но не более. Я просил тебя, Люси, держись от этого подальше. Пожалуйста, не ставь мне палки в колеса. У меня и так хватает забот.

— Деньги для тебя — все, не так ли?

— Мы говорим не о деньгах, мы говорим об этом болване!

— Для тебя — это одно и то же.

— Мне платят за то, что я учу его стрелять. Именно этим я и хочу заниматься.

— Он не хочет стрелять… он говорил мне.

Я едва не взорвался.

— Что он говорил тебе и что он будет делать — две большие разницы. Пожалуйста, предоставь это мне.

— Что же ты не спросишь у него, почему он не хочет стрелять? Почему ты не хочешь увидеть в нем человека? Почему ты позволяешь этому бандиту командовать собой и им? — Она вскочила. — Я тебе скажу. Потому что ты думаешь только о деньгах, которые можешь заработать!

— И в этом есть что-то постыдное?

— Я думаю, да.

Круг замкнулся, мы вновь вернулись в исходную точку.

— Мне жаль, что у тебя сложилось такое мнение, Люси. Я тебя выслушал, но тем не менее хочу закончить порученное мне дело. Я лишь прошу тебя потерпеть еще восемь дней, — и, не дожидаясь ответа, я вышел из бунгало.

Я хотел, чтобы Тимотео начал стрелять по движущейся цели. От Ника Льюиса мне досталась допотопная установка, сработанная Бог знает когда. Иногда она работала, иногда — нет. Она приводилась в движение маленьким электромотором, вращающим одно из двух зубчатых колес, соединенных замкнутой цепью.

К цепи крепились шесть болтов. На них навешивались жестяные птицы, мишени, банки из-под пива и так далее. Обороты мотора и, следовательно, скорость движения цепи, регулировались. Цели могли ползти как черепахи или мелькать перед глазами, словно столбы в окне мчащегося поезда.

Я возился с установкой, когда Раймонд о и Тимотео вошли в тир.

— Сегодня ты будешь стрелять по мишеням. — Я протянул Тимотео ружье. — Завтра попробуем движущиеся цели.

Не знаю, услышал ли он меня. Вид его мне не понравился, но я уже не обращал на это внимания. Мне наскучил его затравленный взгляд.

Он стрелял до полудня. Число попаданий во внутренний круг увеличилось. Но в начале первого качество его стрельбы резко ухудшилось, и я понял, что пора прерваться.

Я повернулся к Раймондо. Тот как раз поднес зажигалку к очередной сигарете.

— Он пообедает со мной. Мы начнем вновь в два часа.

Раймондо встал.

— Мы сами накормим его, солдат. Он останется со мной. Пойдемте, мистер Саванто, посмотрим, что приготовил для нас Ник. — Он насмешливо посмотрел на меня. — Я приведу его в два часа.

Я не возражал. Чем меньше я имел дело с этим болваном, тем больше меня это устраивало.

Я проводил их взглядом, а затем ушел в бунгало.

Следующие дни ничем не отличались от этого. Раймондо приводил Тимотео ровно в девять, в двенадцать они шли обедать, в два снова появлялись в тире и оставались там до семи вечера. Все это время Тимотео стрелял, извел кучу патронов, делал то, что ему говорят, но устойчивого прогресса в результатах не наблюдалось.

Мне пришлось сдерживать себя, когда он начал стрелять по движущимся целям. Пули то обгоняли их, то пролетали сзади, но несколько часов спустя он таки начал попадать в банки из-под пива, ползущие с наименьшей скоростью, какую могла обеспечить установка.

Люси эти дни красила бунгало. О Тимотео она не спрашивала. Она не могла даже увидеть его. Но в наших отношениях наступил кризис. Мы были предельно вежливы друг с другом и часто подолгу молчали, сидя в одной комнате, чего не случалось раньше.

Я знал, что она волнуется и обижена, но продолжал убеждать себя, что после отъезда Тимотео все забудется и наша жизнь пойдет как прежде.

После третьего дня я все явственнее чувствовал, как истекает отпущенное мне время, и еще сильнее навалился на Тимотео. Он уже попадал в две из пяти банок из-под пива, ползущих со скоростью улитки, но я считал, что этого недостаточно. Я смазал цепь машинным маслом и добавил оборотов мотора.

Банки поползли в три раза быстрее. Из пятидесяти пуль ни одна не попала в цель.

— Целься перед банкой! — в отчаянии кричал я. — У тебя все пули пролетают сзади.

Как он потел! Я даже не представлял, что человек может так потеть. Он старался, это несомненно, но толку не было. Он продолжал стрелять и промахиваться, и по выражению его лица я понял, что он на грани истерики.

— Ладно, хватит. — Я повернулся к Раймондо. — Уведи его. Пусть он отдохнет. — Я выключил мотор. — На сегодня достаточно.