Шрифт:
– Старик сделал как хотел. И ушел как хотел. – Он смотрел в окно своей дверцы отвернувшись, я только видел, как на его скуле вздувается и опадает желвак. – И на этом все! Все, я сказал! В последний раз об этом! Все!
Он поглядел на меня.
Нет, это были не желваки.
Виктор кусал губы.
– Хватит, Влад… Оставь это, не начиная опять, не начиная раз за разом… Это случилось. Случилось – и ушло… Оставь… Хватит…
Я молча глядел на него. Первый раз я видел его таким.
– Прошу тебя, хватит… Прошу тебя…
Я отвернулся. Кивнул.
Он завел мотор. Он больше не говорил. Минут через пятнадцать сделал музыку погромче – и тут же выключил. Поглядел на меня. Уже прежний Виктор.
– А ты уверен, что они тебя не заметили?
– Уверен, – сказал я. Пожал плечами: – Если я здесь.
– Ты-то здесь… Может быть, потому, что они через тебя, как по ниточке, хотят выйти на всех?
– Да не было их там! Я… – Я осекся. Нет, про предчувствие ему не стоит. Не поймет. – Там дождь был недавно. Если бы были какие-то следы, я бы заметил.
– Дождь… Выходит, если кто-то из них приедет туда после тебя, твои следы он заметит?
Я откинулся на сиденье, вздохнул. Потом нащупал в кармане флешку с моей музыкой, пригнулся к приборной доске и выбил из магнитолы его карточку. Вставил свою. Погонял по экранчику ее закрома, добираясь до Фериона. Я знаю, что мне сейчас нужно…
И стало легче.
Первые же тягучие переборы, полные тоски и красоты, оттянули на себя мою тяжесть.
Впитывали мое отчаяние, облегчая сердце.
Fly alone into the dark…Хор выводил слова медленно и тягуче.
Усталые птицы, бессильно раскинув крылья, парили в восходящих потоках воздуха – падая, падая, падая в темнеющее небо…
…and angels hurled into the sea Of misery and cease to be…– Если они наткнутся на твои следы…
Я ощерился.
Нет! Не сейчас, черт тебя побери! Только не сейчас!
Я помотал головой. Не сейчас, потом. После… Завтра. Когда-нибудь. Только не сейчас! Сейчас – не могу… Не хочу…
– …они всполошатся. Могут увеличить охрану, когда она поедет на водопой…
Я сделал громче и снова откинулся на спинку, зажмурив глаза.
Не хочу. Видеть, слышать, думать не хочу. Ничего не хочу… Ни-че-го…
Black bird fly, rise high, high, To a place above the sky, Take me away, lead astray Where I find another day…Он довез меня до развилки, где за заправкой приткнулся мой «козленок». Я взялся за ручку…
– Подожди, – буркнул Виктор.
Он внимательно оглядывал стоянку. Светлое окошечко кассира, огоньки на заправочных автоматах, два окна маленькой забегаловки. Темноту леса вокруг.
– Подожди, Храмовник, не суетись… Может, твой «козел» уже хуже любой наживки… Ездишь на одной машине, самоубийца чертов… И живешь в доме у паучихи… А они одна от другой…
Но оба освещенных окна забегаловки, полосатых от жалюзи, не тревожил ни один силуэт. Никто не подходил к окну, не пытался раздвинуть планки.
В окошечке кассира тоже никого не видать. Только прыгал свет внутри, менялся с белого на голубоватый. Телевизор.
– Ладно, лезь…
Я распахнул дверцу, и тут он зашипел:
– Стой!
Сердце бухнуло в груди – и пропало.
Я замер, судорожно пытаясь понять откуда – справа? слева?
И куда мне?
Назад в машину или прочь, в лес, как можно быстрее…
Виктор зашуршал одеждой, но это было медленное движение. Неспешное. Неиспуганное.
Я сглотнул и оглянулся.
– Да где же… – хлопал он себя по карманам. – Подожди, сейчас…
Идиот!
Мне хотелось заорать на него. Врезать! Как дать в плечо, но уж от души! Но он не Гош. И это ничего не изменит.
Виктор оттопырил полу плаща, обнажив рукоятку револьвера и кобуру. Вжикнул «молнией» внутреннего кармана. Вытащил лист бумаги, сложенный вчетверо. Протянул мне.
– Что это?
– Старик просил тебе передать. Обязательно.
– Тогда?..
Виктор промолчал. Отвел глаза.
– Что там?
Он молча пихал мне листок.
Я взял, развернул. Виктор включил свет в салоне.
Хм… Этот листок я уже видел, хотя тогда и не брал в руки. Поделен пополам вертикальной линией, с каждой стороны набросано по нескольку пунктов. Беглым, ужасно корявым почерком Старика, похожим на сплетение корней. Так просто не разберешь: