Была уже почти полночь, когда мы с Баксом пошли под дождем по многолюдным улицам обратно, в сторону Сокало. Мы немного потолкались с краю огромной толпы, собравшейся на площади; отовсюду был хорошо виден огромный видеоэкран. Обрадор всходил на трибуну перед тысячами восторженных сторонников, которые скандировали: «!Se ve, se siente, Andr'es es Presidente!» («Чувствуете, слышите: Андрес – наш президент!») Обрадор подождал, пока собравшиеся на площади успокоятся, а затем крикнул:

— Я пришел сюда сказать вам, что я победил на выборах!

Толпа пришла в исступление.

На следующее утро я включила телевизор и обнаружила там сияющее лицо Фелипе Кальдерона. Было похоже, что он объявляет о своей победе в президентской гонке. Затем на экране мелькнуло лицо Обрадора, он что-что быстро говорил, и я разобрала только два слова – «fraude electoral» [7] . На улицах стояла небывалая тишина. Я почувствовала, что настало время покинуть Сентро-Историко, поэтому я позвонила Октавио и сообщила, что готова въехать в его квартиру.

Октавио втащил мой чемодан по лестнице, а потом, продемонстрировав превосходные манеры, оставил меня одну, чтобы не мешать осваиваться в новом жизненном пространстве. Он вручил мне связку из примерно двадцати ключей и показал, к чему подходит каждый из них и как работают замки. Сам он собирался на обед в дом своей бабушки и должен был вернуться только вечером.

Когда Октавио ушел, я почувствовала облегчение. Пока он вез меня на машине, я успела спросить его, что он думает о выборах и была ли там, на его взгляд, допущена фальсификация. Он так не думал: просто Обрадор пустил в ход популистскую тактику, которая теперь разделит страну на два лагеря. Однако я не в состоянии была сконцентрироваться на том, что Октавио мне говорит, поскольку слишком старалась придумать умный ответ. Как я и боялась, наша беседа вылилась в невероятное количество улыбок и кивков. Жизнь моя грозила стать очень непростой, если я каждый раз буду впадать в панику при виде своего соседа.

Лежа на залитом солнцем деревянном полу рядом с огромным кактусом-магуэем, я разглядывала свой новый дом. Несколько предметов мебели и декора были размещены весьма продуманно – я бы ничего не стала тут менять. Квартира была безупречной. И тут меня поразила мысль о том, какие мужчины обычно достигают таких высот в украшении интерьера, содержат квартиру в безукоризненной чистоте, заботятся о фэн-шуе, тщательно следят за прической и стилем, – вполне определенные мужчины. Ну, конечно! Должно быть, Октавио – гей. Он совершенно для меня недосягаем. Теперь я могу расслабиться: мы можем быть друзьями.

Облегченно вздохнув, я побрела в свою комнату. В ней ничего не было, за исключением голого матраса в углу. У меня не было ни простыней, ни одеял; может быть, я смогу на время взять что-нибудь у Октавио, когда он вернется. Я обнаружила, что в комнате есть встроенный платяной шкаф. Вешалок в нем не было, так что с распаковкой одежды мне пришлось подождать. Я сложила свои книги в стопку у стены и запихнула чемодан в шкаф.

Воспользовавшись одиночеством, я с удовольствием приняла долгий-предолгий душ. От чистоты ванной у меня поднялось настроение; впервые за несколько месяцев я не видела необходимости надевать в душ вьетнамки. Однако мускусный аромат дезодоранта Октавио напоминал мне о том, что я стою в душе у привлекательного мужчины, с которым я едва знакома.

Я огляделась в поисках его шампуня, поскольку свой забыла в отеле. Но, когда увидела его, передумала. Это была маленькая и дорогая на вид серебристая бутылочка. Это подтверждает мои подозрения, радостно подумала я. И не смогла удержаться и не посмотреть, какую еще косметику он держит в ванной.

Ничего поистине драматичного я не обнаружила. Однако созерцание себя самой в зеркале при естественном свете меня не воодушевило.

Закрывая дверь своей первой мексиканской квартиры, я больше не чувствовала себя туристом. Теперь я жила в компании с настоящим мексиканцем в настоящем мексиканском районе, о котором знать не знали ни подвыпившая молодежь с рюкзаками, ни облаченная в одинаковые спортивные костюмы рать туристов среднего возраста.

Я медленно брела по улице мимо площади с танцующим фонтаном. Может быть, я найду поблизости супермаркет? Но о приготовлении еды все равно речи не могло быть. Единственной утварью на кухне у Октавио был большой плакат с «Пинк Флойдом» и почти не используемая раковина. Интересно, чем он питается?

Мои размышления прервал запах жареного мяса и тортильи. Я перестала смотреть себе на ноги, подняла взгляд и обнаружила, что следующие три квартала превратились в один огромный ресторан. Тротуары были оккупированы множеством неистовых торговцев, жарящих и помешивающих еду, крича прохожим: !Gtiera! !Gtiera! !Tacos de bistec, suadero, longaniza, lengua, pastor! («Чего бы вы хотели?»)

Я попыталась игнорировать торговца такосами. Его ларек был особенно чудовищным с точки зрения человека, привыкшего к западным мясным лавкам. Отвратительные части туш животных, такие как рыла и разные внутренности, бросались в чан с булькающим свиным жиром. Ну, по крайней мере, здесь можно было понять, какое мясо ты ешь. Панчито рассказывал мне, что некоторые торговцы такосами жульничают, используя мясо бродячих собак.

— Ты поймешь, что ешь собаку, если тако стоит меньше, чем мясо, – предостерег он меня.