— Надеюсь, вы не против, если мы сядем на полу.

Мы сели друг напротив друга, причем его длинные худые ноги протянулись на пол гостиной. На нем была футболка с изображением «Герники» Пикассо. Грудь у него была широкая. Мы рассказали друг другу о себе.

Детство Октавио, который был сыном дипломата, прошло в Аргентине, Бразилии, Швейцарии и Канаде. Отучившись в Париже на факультете международных отношений, он вернулся в Мексику, чтобы последовать по стопам отца и деда. Но, едва ступив на стезю мексиканской политики, оказался настолько ею удручен, что вместо этого решил посвятить себя делу, которое действительно страстно любил: музыке. Наперекор воле отца он уехал жить в Монтеррей и изучал там музыку. И вот совсем недавно он вернулся в Мехико и нашел работу преподавателя музыки в частном университете. Теперь он занимался созданием своей группы. Октавио рассказывал мне о своей жизни с красноречием, приправленным показной скромностью.

Я спросила его, что он думает об Обрадоре, кандидате от ПДР (Partido de la Revoluci'on Democr'atica), Партии демократической революции. Толпы его сторонников каждый день маршировали мимо моего отеля с криками: «Обрадор – вождь бедноты!» Приближались выборы, и мне было интересно, будет ли победа Обрадора означать радикальные изменения в мексиканской политике.

По мнению Октавио, отнюдь нет.

— Обрадор всего лишь демагог, – сообщил он, – который в нужный момент умело пускает в ход избитую и устаревшую марксистскую риторику. Более того, он необразован, а потому не способен выступить с концепцией, объединяющей всю нацию.

Он говорил об этом с такой убежденностью, что я почти ему поверила. Если б только я была способна выступить с умным ответом на его критику!

— А как насчет Кальдерона? – Я назвала имя кандидата со стороны «правых». – Он, само собой, всего лишь марионетка американского правительства?

— Ну, он, определенно, равняется на Буша, но это еще не самое худшее. Произойдет только одно – он денационализирует нефтяную отрасль. Что меня больше всего беспокоит в отношении Партии национального действия сейчас, когда она получила власть, так это то, что в ее рядах все больше и больше «Юнке», – сказал он и провел по волосам своими длинными пальцами музыканта, отбрасывая их назад.

— «Юнке»?

— Да, это тайная ультраправая католическая организация в стиле Франко.

— Так за кого вы будете голосовать?

— Голосовать? Вот еще! Бессмысленно это до смешного.

Я сменила тему разговора:

— Слушайте, а ведь этот район по-настоящему прекрасен.

— Да, он был построен во времена Порфирио Диаса, президента, свергнутого во время революции. Он хотел сделать Мексику похожей на Европу. Я всегда мечтал жить в этом районе, и вот, когда я нашел эту квартиру… Ну, вы можете себе представить. Все здесь оказалось так, как должно быть.

— Да, здесь красиво.

— И все устроено согласно фэн-шую. Вы обратили внимание? Здесь много прямого естественного света, и через нас не проходят никакие каналы негативной энергии.

— Это хорошо, да.

— Итак, скажите, какая мебель подошла бы для этой комнаты?

Обсудив мебель, мы оба сошлись на том, что, чем меньше заставлять это пространство предметами, тем лучше, и я собралась уходить. В тот момент, когда я выходила за дверь, Октавио взглянул на меня:

— У меня нет сомнений в том, что мы с вами сможем ужиться вместе как друзья. Решение за вами – полагаю, вам нужно время, чтобы подумать.

Он был прав. Я знала, что хочу снова с ним увидеться… Но я не знала, хочу ли я с ним жить. Как я смогу сосредоточиться на испанском языке, если он, такой интересный и привлекательный, будет выбивать меня из колеи одним своим присутствием?

На площади Сокало полуголые индейцы исполняли для туристов свои повседневные ритмичные танцы и совершали ритуалы под бой барабанов. Головные уборы из пестрых перьев, напоминающие об экзотических культах, блестели на солнце. Я стояла ошеломленная и не могла отвести от них глаз, хотя вышла прогуляться, чтобы обдумать вариант с Октавио и его квартирой. Барабанный бой тем временем нарастал, и движения мускулистых красных тел, украшенных шкурами и мехом животных, превратились в гипнотизирующее мелькание. Я почувствовала, что кто-кто хлопает меня по плечу. Это был шаман-наркоман; чуть раньше я уже заметила его взгляд в свою сторону. Его ввалившиеся темные глаза смотрели на меня в упор. Желтая кожа туго обтягивала острые скулы, придавая ему чахлый, истощенный вид. Вытатуированные змеи обвивали его костлявые руки.

— Хочешь я тебя чистить? – спросил он по-английски.

— Что?

Он снова задал вопрос по-испански. Взглянув на его торбу с ладаном и кристаллами, я поняла, что он пытается раскрутить меня на обряд очищения.

— Мне некогда.

Но он не отставал, и я сдалась. Я попыталась выглядеть спокойной, а он с монотонными бормотаниями окуривал мое тело ладаном на глазах у группы любопытных японских туристов. Когда все закончилось, я дала ему десять песо и быстро пошла прочь. Но он погнался за мной:

— Вижу твою энергию – она очень слаба. – Он схватил меня за плечо и заглянул мне прямо в глаза: – Здесь область очень сильной энергии… Опасно для тебя.

— Да-да, спасибо… Я приму это к сведению.

Ближайший полицейский, к которому можно было обратиться в случае чего, стоял на страже у входа в открытый в результате археологических раскопок Темпло-Майор [6] .

Я читала об этом месте. Руины столицы ацтеков, Теночтитлана, были открыты примерно двадцать лет назад, когда в Мехико строили метро. Сам главный храм все еще похоронен под кафедральным собором, но за собором находится раскопанный участок, открытый для посещения. Я бродила по лабиринту древних стен, сложенных из вулканического камня, минуя подножия маленьких пирамид, ступени которых вели в никуда. Из-за камней показались очертания змеи.