– Ты, знаешь, дорогая, они, кажется, занимаются сексом, – послышался за дверью тревожный шепот Леонида Осиповича.

– Да, что я и сама что ли не слышу?! – злобно огрызнулась Елизавета Петровна.

– Все-таки в сексе есть что-то ужасно противоестественное, – дрожащим голосом озвучил свое состояние Леонид Осипович.

– Неужели наша дочь сексоманьячка? – всплакнула Елизавета Петровна.

– Не знаю, не знаю, – вздохнул Леонид Осипович, – люди размножаются всегда быстрее, чем умирают!

В это мгновенье мы с Мнемозиной радостно засмеялись, с неожиданным пылом еще глубже проникая друг в друга…

Этот смех обладал такой живительной и такой умопомрачительной силой зарождающегося в наших телах оргазма, что вскоре Мнемозина закричала, совершенно ослепленная счастьем нашего соединения…

Соединения двух тел в одно…

– Совсем уже стыд потеряли! – воскликнула за дверью все так же пылающая гневом теща.

Леонид Осипович плакал как ребенок и часто сморкался.

– Это выходит за всякие рамки! – продолжала ковыряться у себя в мозгах теща.

У меня было смутное впечатление, что ее словарный запас уже иссякал, но всего через какое-то мгновенье послышались ее новые крики.

– Старый бл*дун! Старый п*рдун! Старый е*ун! – с новым воодушевлением заорала теща, но ее крики, слегка приглушаемые дверью, нисколько не мешали нам с Мнемозиной продолжать свое интимное проникновение друг в друга.

Причем Мнемозина так колоссально солировала при каждом наступающем оргазме, что вскоре ее родители все-таки не выдержали и уехали, громко хлопнув дверью.

– Ну, вот, – вздохнула Мнемозина, немного придя в себя после очередного сладострастного бурлеска, – а теперь я потеряла своих родителей!

– Господи, какая ерунда, – усмехнулся я, – ты лучше прислушайся, какая тишина воцарилась в доме! Чувствуешь себя прямо как в раю!

– Значит, тебе не понравились мои родители? – вдруг огорчилась Мнемозина.

– Ну, почему же, – вздохнул я, – у тебя очень молодые симпатичные родители.

– Правда?! – улыбнулась Мнемозина.

– Особенно папа, тихий и безвредный!

– Ах, ты мой старый блядун! – засмеялась Мнемозина и обняла меня, прижавшись щекой к щеке, а через какое-то мгновение жалобно заплакала.

Я опять губами жадно собирал на щеках ее соленые слезы, внезапно ощущая, как ей действительно тяжело со мной, и как она боится со мною расстаться, будто наша тайна уже навек связала нас чугунными цепями!

Через мгновение я опять овладел ее животрепещущим телом… Оно сводило меня с ума своей приятной глубиной…

Его волшебная нежность не могла быть выражена никакими словами… Чувство в самом высшем выраженье…

– У тебя тело как из пластилина.

– …?

– Из него можно лепить волшебную башню, и влезать по ней на небо, – восхитился я Мнемозиной.

Она засмеялась от радости как ребенок, а потом склонилась надо мной и поставила на груди засос, потом еще и еще, минуты три она колдовала над моим телом, пока я собственными глазами в зеркале не увидел ее, перевернутое слева направо имя, имя – Мнемозина, сделанное из одних засосов.

– Вот, это искусство, – еще больше восхитился я, ее умением доставлять мне наслаждение.

Однако прошел всего какой-то час, и ее родители снова напомнили нам о себе. Оказывается, они никуда и не думали уезжать, а только ждали, когда же мы, наконец, натешимся друг другом, чтобы снова попытаться вразумить свое половозрелое детище, но детище на их вразумления никак не откликалось.

– Да, сделай хоть что-нибудь! – задыхаясь от гнева, шептала Елизавета Петровна нервно вышагивающему по комнате Леониду Осиповичу.

– Да, а что я могу сделать-то? Я, что, Царь Природы или Бог Вселенной?! – заламывая у себя за спиной руки, воскликнул Леонид Осипович.

– Конечно, от тебя, фиг, чего дождешься! – злорадно оскалила зубы Елизавета Петровна, одновременно жмуря свои наполовину выщипанные брови.

– Да, хватит вам обниматься-то! – прикрикнула на нас Елизавета Петровна, будто желая своим криком разрушить все мои чары, которыми я одурманил ее дочку.

– Ну, Мнемозиночка, ну, разве ты не видишь, что он очень старый?! – всхлипнула теща.

– Извините, но для своих шестидесяти трех лет я выгляжу еще вполне сносно, – не соглашался я, – и потом я уже, знаете, вышел на пенсию, так что времени у меня хоть отбавляй!