Дед открыл ворота шлюза, лишь когда поверил, что так нахально ругаться на него могу только настоящая я. И даже обещал потерпеть еще немного, забавляясь из последних сил моей памятливостью – сам же назвался «старым козлом». Впрочем, мы знали, насколько все фальшиво – и просьба, и обещание. Какое там «немного»…

Обычно пираном травят в твердой фазе вещества.

Например, обеспечив краткий контакт с кожей или вводя его микродозы в пищу. Первый способ дает медленное развитие болезни с типичными поверхностными поражениями, такие я и обнаружила у экипажа «Тор–а–мира». Суставы, максимальная деформация на руках. Прием внутрь дает иную картину, вполне очевидную – первыми страдают система пищеварения, лимфа, кровь.

При вдыхании результат ужасен и слишком скор. К утру у обоих не будет легких. Я работала с одним из тяжело пострадавших на Релате. Младший, из самых упорных и одаренных студентов Лиммы. Ему теперь нет и шестидесяти, и даже после прошлого случая парень не научился ценить свою длинную жизнь, как подобает истинному айри. Последние два года он был лекарем нашей группы пилотов. А тогда – нас было пятеро, одаренных и вполне сильных, не вымотанных боем или усталостью. Доза ему досталась несравнимо ниже, но легкие мы восстанавливали трижды из состояния, несовместимого с жизнью. И каждый раз – полное переливание крови. Мы впятером провели безвылазно месяц в реанимации, превратившись фактически в полутрупы. Нас хотели подменить, но настроить новых на его состояние – долго, а угроза рецидива была непрерывной.

Правда, тогда не было итогов работы этого старейшего из числа Вечных, и не было волвеков. Не нашлись еще записи трудов друга Риана, получившего право на дополнительные слоги «Эр–то» в имени как раз за разработку уникальных целительских основ современной медицины айри. Зная все перечисленное, одаренные с тем случаем управились бы вдвоем и за пару недель, пожалуй.

Восьмой уровень с полумертвой волчицей привел меня в состояние, которое моя трижды–прабабка Ника описывала как тяжелое похмелье.

Кстати, спасибо ей, именно первая Ника серьезно занялась подготовкой нас, снавей. Она систематизировала знания о даре, практику его применения и способы восстановления сил. Риан, который знает о нас больше любого другого – он приглядывает за снавями уже лет пятьсот – вспоминает их общую работу со странной смесью ужаса и гордости. Ужаса – от объема и темпов работы. Гордости – потому что до сих пор ее никто не переделал, все вполне основательно и современно, без дикого шаманства или убогих знахарских домыслов.

Благодаря сделанному тогда, мы теперь можем расходовать силы гораздо экономнее, управлять даром сознательно и без угрозы для жизни окружающих принимать их помощь и поддержку. Прежде передача части дара могла убить дающего, это и загнало в междумирье Великого, неосмотрительно поделившегося не с тем, кто силу заслужил… И заплатившего страшно дорого.

Йялла, которому пришлось–таки меня нести и «кормить» своей здоровой энергетикой, такое расточительство могло бы в прежние времена убить. Но теперь – не прежние времена, и я внимательно контролировала поток. И уговаривала без слов свой меч, оказавшийся в руках волвека и возмущенный подобным самоуправством. Спасибо, что Жнец сразу понял: не по злому умыслу взят. Клинок капризен и чужих рук не любит.

Вот, к примеру: пять лет назад наши металлурги, экспериментаторы–недоучки, проникли в отсутствие Риана в его избушку, вскрыли сундук и выбрали из всего обилия накопленного там оружия Жнеца. Хотели изучить сплав – вдруг да утаивает что–то Риан. Чудес ведь не бывает, тем более в наш рациональный век. Новые датчики, совершенные приборы, прогрессивные технологии… «Вот сейчас спектральный анализ структуры металла сделаем, тестируем всесторонне, и узнаем, что в наших сплавах не так», – предвкушали они.

Я почуяла возмущение меча даже из корпуса лекарского Акада. Бросила дела и побежала на его голос, в котором все меньше оставалось снисходительности к дуракам и все больше проявлялось дикой ярости жестоко оскорбленного достоинства ветерана. Пока Жнец был не слишком сердит, он лишь увязал в полу, резал кабели при неловком движении и соскальзывал с совершенно ровного опытного стола. Потом стало хуже.

К моему появлению один из дурней кричал непрерывно, он получил ожог от совершенно холодного, если верить датчикам, лезвия. А двое лежали уже совсем тихо – без сознания. Первый, перехватывая клинок, вспорол себе руку до кости. Второй бросился ему помогать и непонятно как наткнулся на лезвие, разрезав начисто сухожилия и сосуды.

Я вбежала, ощущая чутьем яростный звон за гранью слышимости, и увидела клинок, нервно дрожащий на полу и нацеленный на ближайшего еще здорового похитителя. Последнего, не покинувшего лабораторию, кстати. Он боялся сойти с места и был, в общем–то, прав. Взяла ножны, села в обычную позу ученика, поклонилась Жнецу, извиняясь за глупых людей. Он затих и позволил обнять рукоять. Удобную. Прежде я считала, что он чуть тяжеловат для женской руки, но лишь до того дня. А с тех пор я знала, что мы не совсем чужие друг другу. Раненых лечили ученицы Лиммы, они возникли в дверях на пару минут позже меня. Дар – великая сила, я позвала – и они откликнулись.