– Я заполняю свое время чтением книг. Сейчас я учусь и, по правде сказать, когда возникают какие-нибудь сложности, думаю, что по окончании учебы надо просить разрешения уехать из деревни, из этой митрополии, потому что очень утомительно ездить туда-сюда из дома час-пол-тора на машине. Транспорта у нас нет, и если бы я не водил машину, то не смог бы добираться. Но все же я думаю, что останусь.

– Тем молодым людям, которые собираются стать священниками, вы можете посоветовать пойти по вашему пути? Принимая во внимание все трудности, которые они встретят.

– Да, я бы посоветовал… Я испытываю огромную радость и от того, что исполнилось мое заветное желание стать священником, и от того, что я вижу радостные лица немногих жителей, вижу их улыбки, вижу, как они ждут священника. Когда я приезжаю в деревню, после окончания службы они по-доброму спорят, к кому в дом я пойду сначала. Во всех деревнях для меня открыты дома. Это простые люди, они приготовят различные блюда, накормят меня и с собой дадут еды. Их дети и внуки посещают деревню раз-два в год, на праздники и в течение нескольких дней летом. И они тоже радуются, так как чувствуют, что их родительский очаг все еще теплится. Ведь когда закрылись школы, дети переехали в города, а теперь, если уедет и священник и не будут больше звонить колокола, не станет смысла приезжать в деревню и родственникам. Не будем мы служить праздничную литургию на Пасху и Рождество, для чего тогда сыну ехать в деревню? Он скажет: «Останусь-ка я в Афинах. поеду в Коринф. в Патры», то есть туда, где живет каждый из них, и будут встречать они Пасху.

– В деревне нет никакого больше учреждения, кроме церкви?

– Нет ничего, только церковь. Только в церкви они встречаются. И она – единственная причина, по которой кто-либо может вернуться в деревню.

– Сколько времени вы находитесь в монастыре в качестве игумена? Из кого состоит братия монастыря?

– В монастыре я нахожусь непрерывно три года, игуменом являюсь последних два. Братия состоит из монашествующих священнослужителей митрополии, которые приписаны к монастырю, но, к сожалению, в обители не проживают, так как по нуждам митрополии служат на приходах близлежащих деревень. В монастыре живу только я.

– Вы начали свой монашеский путь в этом монастыре?

– Начну издалека. С 1912 года история нашего монастыря прервалась – он был до основания разрушен турками. После этого, примерно в 1930 году, жители соседней деревни Дадьи, которая тоже пережила величайшую катастрофу, начали строить монастырь на развалинах прежнего. В то время, однако, братии в обители не было, только управление монастырем передавалось священнослужителям Суфлиона [80] в виде учреждения управленческой комиссии. Затем, где-то в 1959 году, была проведена реконструкция монастыря митрополитом Дидимотихским Константином, но больше ничего не изменилось. В 1974 году на территории монастыря расположилась военная база греческой армии, которая оставалась там до 1996 года. В 1998 году стараниями митрополита Дидимотихского Никифора монастырь снова перешел в руки митрополии и была проведена его очередная реставрация.

Но и тогда не удалось собрать братию. В итоге он был закрыт и заброшен, подвергся разрушительному воздействию времени и погодных условий. И вот я, официально первый монах монастыря, почти через сто лет вошел в обитель, и она снова начала оживать.

– А есть в Греции еще такие монастыри, чтобы жил один монах?

– Насколько я знаю, нет. Во всех есть хотя бы трое-пятеро братьев…

– Вы могли бы рассказать, в чем на сегодняшний день состоит служение монастыря? Нет монашеской братии, нет какого-либо производства в монастыре, чтобы содержать себя. Что делать? В чем состоит служение игумена в такой ситуации?

– Я не стану говорить про служение монастыря, а про мое собственное служение скажу. Итак, монастырь оставался заброшенным на протяжении долгих лет. Когда было объявлено, что монастырь возобновит свою работу, что здесь будет постоянный священник и богослужения в праздники и будни, то народ воспринял это с воодушевлением, откликнулся на призыв. По причине нехватки священников в митрополии помимо монастыря я служу еще на трех приходах и по мере возможностей пытаюсь, опираясь на свои силы, восстановить монастырь, его постройки, которые находятся в плачевном состоянии.

– Что люди ищут в монастыре?

– Я думаю, что люди в монастыре ищут покоя душе, которого не могут найти вне монастыря, на приходах. Когда мы служим, не включаем свет, у нас нет микрофонов, литургия проходит в более традиционном стиле. Я думаю, приходят не с целью что-то увидеть, а дабы получить радость от того, во что верят.

– Когда вы стали священнослужителем, думали, что будете жить в монастыре, – или представляли себя в другой роли?

– Я начал свой священнический путь в 2005 году, когда стал диаконом в Александрийской Патриархии. Я служил в Каире, затем вернулся в Грецию и захотел найти место, где было бы спокойно. По стечению обстоятельств мой духовник и старец, епископ Дамаскин, избирается в 2009 году митрополитом Дидимотихским, и я обретаю долгожданное успокоение, то есть узнаю, что существует такой монастырь. Хотя, конечно, митрополит сначала был против, потому что знал положение дел. Он видел монастырь, видел, что в нем ничего нет и трудно кому-либо жить. Но все же благодаря личной воле и настойчивости я поехал и обосновался в обители.