Но когда попадаешь в мир, где коммунизма не было, где люди жили свободно и христианская традиция не была уничтожена, как например, в Греции или на Афоне, то видишь, что человеческие отношения остались такими, какими они и должны быть у православных. Здесь люди могут быть нецерковными в нашем понимании, но у них в культуре, традициях и обычаях все-таки больше христианского, чем у нас. Я не говорю о какой-то внешней европейской культуре, которая в России, возможно, богаче. Я говорю именно о христианской культуре. Здесь, на Афоне, если живешь так, как тебя научили в России, тебя не понимают, ты постоянно испытываешь психологическое противостояние, иногда – духовное. В таких трудных ситуациях начинаешь думать: а что же происходит на самом деле? Молишься, спрашиваешь старца и других отцов. И все становится понятно.

– В этой связи вспоминаются слова старца Амвросия Оптинского, который советует все и всех вокруг себя предавать воле Божией.

– Мне кажется, что святой имел в виду не насаждать добро насилием. Потому что навязыванием другому человеку своей воли ничего хорошего не добьешься и этого человека можно отвратить от добра. А «предавай его воле Божией» означает – не старайся сделать за Бога то, что Он может и без тебя сделать, не бери на себя такой ответственности. Наше дело, если мы видим, что человек заблуждается, предать его на волю Божию, молиться о нем. Но молиться не так, как некоторые молятся: «Господи, хочу, чтобы вот так было. Хочу, чтобы этот человек то-то и то-то…» Правильнее будет сказать: «Господи, как Сам Ты знаешь и ведаешь, просвети этого человека, обрати его, помоги ему». В этом скрыта глубокая мудрость духовная, потому что Господь является Отцом и Создателем, и Он знает, как каждую душу обратить, как с кем обращаться, а мы часто лезем, куда не надо, и только мешаем, да еще людей соблазняем.

Свободный Афон

– На Афоне вы сразу попали в греческий монастырь или был какой-то поиск?

– У меня все в жизни, слава Богу, сложилось хорошо, потому что Господь заботился обо мне и посылал мне в наставники людей духовно-рассудительных и в России, и на Афоне. Они за меня молились и помогали своими советами. Когда у меня возникло желание перейти на Афон, я просил совета у отца Кирилла [81] , но он не особенно благоволил к этому моему желанию. Он опасался, что я не смогу на Святой Горе укрепиться (потому что все-таки эта среда для нас довольно трудная) и, не выдержав, начну шататься по Афону или по миру, как это, к сожалению, нередко случается. Но я его убедил в серьезности моего желания, и тогда он благословил меня поискать место на Святой Горе. К тому времени я уже пару лет изучал греческий язык, так что мог немного говорить.

Так, в 2000 году я приехал на Афон, нашел духовника, грека, который мне очень помог своими советами и молитвами. Он мне сказал: «Иди вот в такие-то монастыри и молись. Там, где душа твоя почувствует успокоение, и останешься». И я почувствовал это состояние покоя здесь, в обители Святого Павла. Затем пришел к старцу, игумену Парфению [82] , поговорил с ним, и он сказал: «Хорошо. Пиши прошение. И если собор старцев разрешит, можешь приехать».

– И как обстоит дело с личной свободой братии в вашем монастыре?

– В обители Святого Павла нет видимого идеального порядка, такой дисциплины, как например, в Ватопеде или в других монастырях, но здесь сохранен быт и монашеские отношения, которые существовали всегда на Афоне. Это очень естественные отношения. Монахи у нас простые, такие, какими всегда были святогорцы. И всегда в отношениях с братией игумен оставляет ей определенную свободу. Старец Паисий говорил: «Не ищи себе духовника и старца, который был бы образованным, который бы писал книги и умел красиво говорить, а ищи себе духовника такого, который учит своим примером». Именно таким игуменом является наш старец Парфений. Он всей своей жизнью, всеми своими действиями показывает нам пример, никогда не насилует чужую совесть и никогда не принуждает человека. Он всегда оставляет свободу: мы же приходим в монастырь не по принуждению, мы приходим сами, поэтому должны как свободные действовать, то есть жить сознательно.

– Как же сочетается свобода с монашеским обетом беспрекословного послушания?

– Никто не отбирает у тебя свободу. Просто если ты хочешь, ты сам ее отдаешь, на основе доверия. Если ты доверяешь старцу, то послушание исполняешь беспрекословно, а если не доверяешь – ну, он тебя оставляет делать так, как ты хочешь. Но в итоге такие люди не удерживаются здесь и уходят – сами, никто их не гонит.

Раз мы коснулись такой важной составляющей монашеской жизни, как послушание, мне хотелось бы сказать, как я понял эту добродетель, исходя из опыта моей жизни на Афоне. Наш старец Парфений всегда говорит: если монах или послушник не научился говорить «простите, благословите», то он человек потерянный. На послушании, на доверии к старцу-духовнику зиждется вся духовная жизнь человека в монастыре. Без этого невозможно монашество. Потому что когда человек творит послушание, когда он делает то, что ему непонятно, и то, что он делать не хочет, он связывает свой эгоизм, свою волю, а ведь именно в нашей воле гнездится грех. Господь будет просвещать такого человека, направлять его и вразумлять. На пути послушания приобретается рассуждение [83] , потому что иным путем рассуждение приобрести невозможно. Можно сказать, что путем послушания приобретается все: и молитва, и пост, и бесстрастие и все другие добродетели. И когда старец умирает, послушник получает от него благословение как человек, прошедший путь послушания, подобно студенту, который сдал выпускные экзамены и получает диплом. Но если человек не выдерживает и уходит, то он становится, как говорили египетские старцы, как яйца-болтуны, с которых птица улетела, а они так и остались зародышами.

Наш старец рассказывал, что однажды он исполнял послушание на монастырской пристани. В его обязанности входило учитывать, что привозят в монастырь, что увозят и т. п. Там он попробовал строго поститься: ничего не вкушать в постные дни. Ему понравилось, и он решил всегда такой пост держать. Сказал о своем желании игумену (тогда игуменом был старец Андрей), и тот благословил. Буквально в тот же день на него напал такой сильный голод, что он стал есть все подряд! Пошел он к игумену и говорит: «Геронда Андрей, мне стыдно на вас поднять глаза. Мне очень стыдно». И все ему рассказал. Игумен ему тогда говорит: «Вот видишь, что бывает, когда человек хочет делать добрые дела по своей воле». Это значит, дьявол надоумил его на чрезмерный пост, а как только он рассказал о своем желании старцу и взял благословение, обнаружилась подлинная сущность этого дела – дьявольская.

– Как в вашем монастыре выстраиваются отношения игумена и братии?

– Игумен здесь действительно отец братии. Это как раз то, что у нас в России не сохранилось.

Игумен – это старец, духовник, это отец, которому доверяют, которого любят, слушаются. Он подает братии пример монашеской жизни. Он везде первый – на службе, на послушании.

Я, к сожалению, здесь послушником не был, но видел, что бывает, когда приходят молодые послушники. Старец с ними очень много занимается, помогает им, часто принимает на исповедь, учит пению и чтению. Они с ним ходят в сад, обрезают виноград, работают – он держит их постоянно рядом с собой. А потом, когда человек немножко «подрастет», уже не требуется такой заботы. Как у ребенка: когда вырастает, он уже не просится на руки, многое может сам.