— Вряд ли он дома, — Скалли покачала головой. — Скорее, где-то гуляет. Стоит посмотреть вокруг.

Она прошла по тропинке, обогнула дом. Остановилась, задумчиво разглядывая понурый пейзаж.

Невысокая, сутулая фигурка тащилась по полю, загребая траву ногами. Казалось, что идущий сейчас споткнется и упадет. Но парень тихо переступал, уходя все дальше и дальше.

— Молдер! Вон он, — позвала Дэйна.

Ветерок раскачивал длинные стебли люпина и кипрея, срывал зеленые семена полыни, шевелил клевером. Фокс залез в карман, проверил, на месте ли ордер на арест. И, чувствуя себя средневековым инквизитором, наконец-то поймавшим рыжеволосую ведьму и вдохновенно разжигающим костер, двинулся по полю. Дарин затравленно обернулся, хотел побежать, но передумал. Уселся в траву, выставив острые коленки в протертых джинсах.

Молдер и Скалли остановились в пяти шагах. Освальд обернулся, вскочил, прикрываясь рукавом.

— Не прикасайся ко мне! — заорал он.

— Успокойся, никто тебя не трогает.

— Отстаньте от меня! Я никому ничего плохого не сделал, я здесь просто гуляю. У меня белый билет, меня нельзя в армию. Я все время плачу налоги, я нормальный послушный гражданин. Поняли? Оставьте меня в покое, — Дарин говорил задыхаясь, мучительно подбирая слова. На глазах его выступили слезы.

— Дарин! Не пугайся. Мы ничего плохого тебе не сделаем. Ты должен поехать с нами. У нас есть документ, разрешающий нам задержать тебя. Даже с применением силы… — Дэйна говорила спокойно, материнские интонации иногда проскальзывали в ее голосе, вопреки официальному тону.

— Отойдите! — глухо прошелестел Дарин.

— Мы к тебе и не подходим, — Молдер действительно не двигался с места, и только рука его сдвинулась ближе к расстегнутой кобуре, видневшейся из-под полы пиджака.

Дарин постоял немного, озираясь. Потом тяжело сел, обхватил себя за коленки.

— Что вам от меня надо? — тихий голос звучал спокойно.

— Ты должен поехать с нами. Мы предупредили твою маму, чтобы она не волновалась.

— Она? Волновалась? Что вы, она телевизор смотрит, — Дарин тяжело вздохнул, отряхнул от прилипших травинок джинсы и поплелся в сторону дома.

Дэйна и Молдер переглянулись — Скалли пожала плечами — и, так и не сказав ни слова, побрели к машине.

Почему-то, все тюремные здания мира на редкость схожи. Несмотря на различие стилей, цветового оформления и условий содержания. Запах отчаяния и одиночества просачивается сквозь толстые каменные стены, каждую ночь совершает побег, спокойно переползая через кирпичные заборы, обнесенные поверху колючей проволокой. Пулеметное дуло на вышке следит только за людьми. Отвратительный мороз пробирается под одежду… И даже если тебя запихали в родную каталажку, где можно смотреть телевизор и не бояться пинков, все равно толстый червь тоски не оставляет душу.

В шесть вечера за ним опять пришли. Звякнул ключ, толстая решетка отъехала в сторону, освобождая проход.

— Дарин Питер Освальд. На допрос, — конвоир обращался к единственному заключенному так, словно перед ним стоял целый полк.

— А когда меня покормят?

— Ужин в семь. В десять часов отбой. Конвоир вставил пропуск в дверь. Щелкнул фотоэлемент, присматриваясь к морде полицейского. Стальная плита, несколько сантиметров в толщину, тяжело поехала в сторону.

— Интересно, — вслух подумал Дарин, — а зачем им такие толстые двери? Они что, в тюрьме собираются ядерную войну пережидать?

Полицейский хотел что-то ответить, но вместо это пробурчал:

— Не разговаривать…

Грозная фраза сиротливо повисла в холодном воздухе коридора. Дарин вздохнул и, шаркая ботинками по бетону пола, поплелся дальше. Хотелось есть.

— Задержанный Дарин Питер Освальд, — конвоир ввел мальчика в комнату.

Камера словесных пыток оказалась глухой комнатой, без окон и с низким потолком. Четверть всего пространства занимал необозримый стол. На столешнице ровной стопочкой лежали бумаги. Освальд мялся около двери, происходящее живо напоминало школу. Там его точно так же вызывали к доске. Впрочем, в школе было похуже, чем здесь, — в классе, кроме учительницы, сидело еще двадцать детей… Дарин передернулся, вспомнив, как смотрят сорок штук глаз. Пара презрительных, пара скучающих… Злорадные, мстительные, равнодушные. А ты стоишь, мучительно пытаясь понять, о чем тебя спрашивают. Даже не ответить, нет — просто сообразить, чего от тебя хотят. А как радостно возвращаться на свое место, к родной парте в самом углу класса. А двойка в журнале? Ерунда…

— Присаживайся.

Женщина, сидевшая за столом, оторвала взгляд от бумаг. Училка, да и только, а еще из ФБР…

Дарин шевельнулся, поискал глазами и с ужасом понял, что стул всего один. И стоит он ровно посередине. Освальд отлепился от стены. С трудом справившись с непослушными ногами, подошел к стулу. Сел, старательно выпрямив спину.

Внезапно на него нахлынуло понимание. Он ведь в тюрьме! Радостная мысль колотилась в мозгу. Он в каталажке, а вовсе не в школе! И это на самом деле всего лишь агент ФБР, а не директриса! Дарин облегченно расслабился, тело обмякло. Ему нечего бояться, он уже взрослый. Наказывать его не за что. А если и накажут… Влепят штраф, но ведь не посадят же. Что он такого страшного сделал? Светофор переключил? Так зато он потом босса спас!

— Здравствуй, Дарин.

Женщина смотрела пристально, прямо в глаза. Освальду снова стало неуютно и… как-то холодно. Он коротко кивнул.

— Вчера около четырех часов дня на перекрестке оклахомского муниципального шоссе и окружной дороги столкнулись две машины. Водитель одной погиб; человек, сидевшей за рулем второй машины, госпитализирован и сейчас находится в тяжелом состоянии. Пассажиров, к счастью, не было.

Скалли отодвинула бумаги. Пальцы вертели ручку, то откручивая колпачок, то заворачивая его до конца. Дарин сглотнул.