Анины губы подрагивают. У нее не хватает сил вымолвить даже нет и за что?

— «Жигуленка», — кивает Семен. — Мы с тобой на нем в Останкино ехали. И доехали! Позвонили снизу Севке, а нам сказали, что он в мастерской.

— Мы с Геной не ехали ни в какой маршрутке! — Аня кричит.

— Значит, в лифте, — кивает Тамара. — И трос оборвался. Это случается.

— Трос? — Аня оборачивается ко мне. — Я вынула из ящика уведомление, да?

— И сунула в карман. Я спросил: это что? Ты сказала: неважно.

— И мы сели в лифт! А потом? — глаза ее, выплеснувшись, заливают лицо и пространство вокруг едва уловимой голубизной. — Никакого потом уже не было?! Вспомни!

— Потом… Мне было интересно, что же ты сунула в карман.

— Я не знаю что! Я только помню, как про себя решила, что тебя это не касается!

— Это Севка тебе духи послал! — вдруг решает Семен. — Он передачку делал про лабораторию запахов. И заказал для тебя духи, он им весь букет назвал — как он себе тебя представляет. Он и со мной советовался: незабудки и белый лотос — это я ему присоветовал! А он сказал: и дикий мед!

Жалкая полуулыбка коробит Анюшины губы.

— Мой муж — неисправимый идеалист! — вздыхает Тамара. — И великий утешитель!

— Я не помню! Я не получала! Мы не вышли из лифта! — Аня больно сжимает мое запястье. — Было шесть… Шесть, начало седьмого!

— Духи получила я! — И вдруг, жадно набрав воздуха, Тамара стискивает губы, надеясь, очевидно, все-таки побороть икоту.

— Ой, Томусик, ой? — скребет щетину Семен.

Мы, кажется, набрали скорость. Теперь нас лишь слегка покачивает на стыках.

— Духи пахли талым снегом. Севкин и мой любимый запах. Кто не пережил полярной зимы, тому этого не понять.

— А точно, Нюха! Часового было шесть, — он хлопает себя по щеке, — когда мы Севке снизу звонили!..

— Денис у нас бабушкин сын, за Дениса я не беспокоюсь. Но Галик и Андрей не смогут без меня!

— Я не верю! — Аня встает. — Потому хотя бы, что в этом, как вы изволили выразиться, колумбарии, собраны книги тех, кто ушел из жизни добровольно. А я хочу жить! И я буду жить! И я найду, как мне отсюда выбраться!

— На-ка вот! Передашь на волю! — Семен решительно вырывает из книги форзац со своими каракулями.

Я вижу теперь обложку, где золотом — Генрих фон Клейст. Да, Анюша, похоже, права. Я стою рядом с ней, чтобы вместе идти — я не знаю куда.

— Ты когда в последний раз алименты платил, папаша? Что вы все тут выделываетесь? — Тамара хватает огрызок карандаша, который ей с кислой ухмылочкой возвращает Семен. — Или вы думаете, что читатели не сумеют отличить истинных порывов от ложных? Истинного отчаяния матери, жены и любовницы, да, я этого не скрываю: любовницы — от вашей мышиной возни?

— Срали и мазали мы, Томусенька, на твоих читателей. — По-собачьи передернув спиной, Семен сворачивается на полу калачиком, и подгребает под голову валяющиеся тома, и устраивается на них, и с удовольствием зевает.

Аня ведет меня за руку по танцующему под ногами полу:

— Видела я в жизни идиоток, но таких стерильных!

— Мне не нравится этот барьер — «шесть часов вечера или начало седьмого». Аня!

— Что?

— Что бы это могло значить?

— Миг! Из которого мы выпали там, чтобы вьшырнуть здесь.

— А потом мы просто вернемся обратно — в тот же миг?

— А то!

— Мда, с некоторым опозданием осваивает наша литература специальную теорию относительности. — Я все равно не поспеваю за ней, за тем, как легко в ней насмешка настигает серьез, а серьез насмешку… Что-то скажет сейчас?

Ничего. Решительно распахивает дверь в тамбур:

— Перекурим? — и, нырнув в свой огромный карман, достает «Стюардессу» и зажигалку. Угощает. У нее грубоватые руки и большая ступня — что мне нравится, а ее вот смущает… Сигарету сжимает большим и указательным пальцами — для того, чтобы скомкать скорее ладонь.

Огонек зажигалки, не высветлив ничего, набрасывает на сумерки две наши тени.

Прикурила. Я тоже. Сую зажигалку в карман. Стало даже светлей.

— Нюш, а знаешь, эта глава не такая уж ледовитая. По мере сил я согреваю ее.

— Не иначе как любовью?

— Ну… я просто тебе говорю, чтобы ты была в курсе.

— Не про любовь книжонка эта! Неужели, Геша, ты еще не понял?

— Поделись, если ты поняла!

— Зажигалочкой тамбур согреть слабо? А то — дерзай! Вдруг и вправду хватит бензина!