Шрифт:
– Знаю. Но не скажу.
– Тогда скажу я: у хозяина уже приказ приготовлен, товарищ майор, о реорганизации нашей службы.
– Приказ? Какой приказ?
– Знаю. Но не скажу.
– Ну ладно, берешь за горло, - вздохнул Дыбенко, вытащил из тумбочки бутылку.
– Вот, - показал на нее.
– Что?
– Вроде как водочку мастерят в зоне "А".
– Непохоже?
– Те`говорю!
– заглотил стакан родной.
Я пожал плечами: чтобы господин Серов занимался такой мелкой коммерцией? Не знаю-не знаю.
– Э-э-э, а что за приказ, сынок?
– тревожился мой собеседник.
– Будем расширяться, - пошутил я.
– И вам, товарищ майор, дают звание полковника.
– Ппполковника?
– поперхнулся.
После этой милой беседы, протрезвев, Дыбенко прекратил приглашать меня для душевных бесед под граненный стакан и бутылку.
Голос по селектору вернул меня в настоящее - Козлов и Федяшкин приглашены в дирекцию. Услыхав об этом, сладкая парочка пришла в необыкновенное волнение - намедни они попользовались слабостью двух молодок, выносивших шерстяные полуфабрикаты на себе, и теперь решили, что наступил час расплаты. Хватая друг дружку за грудки и толкаясь, охранники побежали каяться во всех грехах. Кто первый?..
Скоро вернулись фартовыми - наехал следователь, столичная штучка, задает идиотские вопросы о бандитах, которые будто разбойничают под фабричным забором, а ВОХР их бьет смертным боем.
– Леха! Тебя тож призывают, - вспомнили.
– Колись, браток!
– Расскажу, как на духу, - пообещал, - о ваших подвигах, бабники.
... В очередном казенном кабинете с пыльными шторами и пыльной мебелью вел прием населения человек в гражданской одежде. На этот раз это был молодой человек с ужимками бывшего комсомольского вождя. Лицо трудно запоминалось, настолько было невзрачным, точно пакет отечественного супа на прилавке магазина.
– Ермаков, - представился, указав на стул.
– Прошу садиться.
– Спасибо, - сказал я.
Столичная штучка для солидности пролистала страницы пятилетнего плана развития фабрики имени Розы Люксембург, просмотрела список ВОХРа, задала вопрос:
– Иванов ваша фамилия, так?
– Да, - не спорил я.
– Известная она, - поставил галочку в списке.
– На ней вся Рассей матушка держится, так?
– Да, - не спорил я.
– А Лаптев ваш отчим?
– Отчим.
– А почему не взяли его фамилию?
– Иванов мне больше нравится.
– Да?
– Да.
– А что вы можете о нем сказать?
– В каком смысле?
– удивился я.
– Во всех смыслах. У вас, кажется, конфликт был?
– Конфликт, - хныкнул я.
– Считайте это так. А все остальные вопросы к нему самому.
Следователь пролистал страницы дела, пробуравил меня взором, будто ждал, что я тотчас же начну каяться:
– Надеюсь, вы в курсе всех событий?
– Событий где?
– решил уточнить.
– В вашей деревне.
– А что случилось?
– удивился я.
– У нас тишь, да гладь, да Божья благодать.
– Какая там в пи... ду благодать!
– был откровенен в своих чувствах.
Я развел руками: каждый видит то, что хочет видеть. То есть мы не понравились друг другу - у гражданина начальника полностью отсутствовало чувство юмора; он надувал щеки, пыжился и был смешон, чернильная душа. Ему казалось, он настолько хитер, что подозреваемый оговорит не только себя, но и выявит разветвленную сеть сообщников. А я почему-то этого не делал.
– Трудный контингент, - признался наконец.
– Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так не бывает, товарищи мои дорогие.
– Да, - согласился в очередной раз.
– Вот ты, Иванов, закончил, дежурство в четыре часа, так?
– Так?
– В четыре ноль пять работницы фабрики слышали выстрел, так?
– Не знаю, - пожал плечами.
– Я ничего не слышал.
– И ничего не видел?
– заерзал на стуле.
– Почему?
– Потому что привык к стрельбе.
Шумно вздохнув, следователь помял руками лицо, вспоминая, с кем, собственно, имеет дело:
– Да, да, понимаю... Хотя с другой стороны, в такую драку мог ввязаться только человек с определенной физической и психологической подготовкой, так?
– Возможно, - ответил я.
– Как понимаю, ты на войне убивал, Иванов?
– Меня тоже убивали. И что?
– Ничего, - ответил со значением. И решил уязвить вопросом: - Ты как пошел из фабрики?
– Ногами, - сказал я.
– И куда пошел ногами?