Жеребёнка положили на хирургический стол. Ввели кровь. (У нас в лечебнице стоял конь Воронок - донор.) Лишь после этого мы приступили к операции. На теле маленького жеребёнка оказалось семнадцать ран! И многие из них рваные, глубокие.

Пришлось некоторые зашивать, а кое-где и обрезать лохмотья кожи. Несмотря на обезболивание, жеребёнок иногда вздрагивал и порывался встать. В такие моменты его мать тянулась к нему мордой и тревожно ржала.

Иван Агапович успокаивал её:

– Ну-ну, дурочка. Ничего с твоим малышом не сделается. Всё хорошо будет.

У всех конюхов такая привычка: они разговаривают с лошадьми, и им кажется, что лошади их понимают.

Во время операции, придерживая голову жеребёнка, Миша посматривал на мои руки. Его заинтересовала наша работа.

Возились мы с жеребёнком часа два. Устал я и даже вспотел от волнения. Впервые мне пришлось делать такую сложную операцию. Александр Алексеевич помогал мне и руководил всем ходом операции.

После обработки ран мы наложили клеевые повязки, и тёмно-серый жеребёнок стал пёстрым.

Иван Агапович, довольный, улыбнулся.

– Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? спросил он, обращаясь к врачу.

– Трудно сказать...
– уклончиво ответил Александр Алексеевич.
– Может быть, и выживет, если волк не бешеный. Придётся оставить жеребёнка в стационаре.

– Ах ты, - озабоченно сказал Иван Агапович, - такое сейчас время горячее, а тут лошади приходится лишаться. Ну, что ж поделаешь, от матки сосунка не оторвёшь. Придётся тебе, Миша, тут оставаться, а я корму привезу.

– Введите жеребёнку противостолбнячную сыворотку, - приказал мне Александр Алексеевич.

Врач боялся столбняка: в раны попала земля.

Жеребёнка с матерью поместили в просторный денник, который был похож на комнату с решётчатой дверью.

Миша Владимиров ухаживал за ними: кормил, поил, чистил и мне помогал, когда я менял повязки и обрабатывал раны. Ростом Миша был невелик, но телосложением крепыш. В работе расторопный и любознательный. Я рассказывал ему о болезнях, показывал в микроскоп микробов, давал читать книги.

Раны у жеребёнка зарастали хорошо, без осложнений. Иван Агапович, приехав как-то проведать своего питомца, сказал:

– Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда лекарем будешь.

...Мы подружились с Мишей. Главного врача он почему-то побаивался и робел перед ним, а ко мне, молодому практиканту, относился более доверчиво и просто. Может быть, потому, что мы были земляками и по возрасту я недалеко от него ушёл.

Как-то вечером, на досуге, Миша рассказал мне подробно о происшествии с жеребёнком:

– Поехал я с ребятами в ночное в Песчанку. Пырей и острец там, сами знаете, во! По колено. Лошади как попадут туда - оторваться не могут. Ну, приехали, пустили лошадей, а сами костёр развели, картошку стали печь и сказки рассказывать. А у табуна двоих дежурных поставили: Саньку Учаёнкова и Тимку Полканова. У Саньки дробовик в руках. Но спать всё равно никому нельзя. Волки по ночам рыскают. А тут так получилось. Я днём работал и здорово умаялся, а как стали сказки рассказывать, лёг на спину и стал на небо глядеть. Гляжу и думаю: откуда всё это взялось - звёзды, луна, земля, люди? Вот так думал, думал и задремал. Вроде слышу голоса ребят и вроде как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: "Во-олки!" Ребята на крик побежали. Вскочил я - и за ними. Слышу, затопали лошади - земля загудела!
– и куда-то в сторону понеслись. Гляжу, а наша Ночка с волком бьётся. Волк жеребёнка рвёт и утащить хочет, а Ночка ему не даёт: бросается на зверя и хочет его копытами трахнуть, да, видно, боится ушибить своего сынка. Закричали мы во весь голос и на волка бросились кто с кнутом, кто просто так, а я с вожжами. Испугался зверь - прыг в сторону и скрылся. Подбежали мы к жеребёнку, а он кровью истекает.

Миша умолк и тяжело вздохнул.

– Вот какая история...
– сказал он.
– Отец меня винит, а я что? Учаёнок виноват. У него ружьё было, а он не стрелял. Боялся, говорит, в жеребёнка попасть. Струсил, наверно. Он у нас такой: только на словах храбрый. А тятя сказал, что я, сын старшего конюха, лошадь не сберёг. Подвёл, говорит, нашу фамилию, подорвал авторитет...

Миша задумчиво нахмурился и опустил глаза.

Время от времени жеребёнка осматривал Александр Алексеевич и говорил:

– Хорошо. Очень хорошо. Рука у вас, Василий Николаевич, лёгкая. Хирургом будете.

Мы с Мишей радовались успешному лечению, и через месяц жеребёнка выписали. За ним приехал Иван Агапович и благодарил:

– Спасибо, Александр Алексеевич. Не думал я, что жеребёнка на ноги поставите.

У жеребёнка на тех местах, где были раны, образовались беловатые шрамы, и при ходьбе он немного прихрамывал на правую заднюю ногу.

– Это ничего, постепенно разойдётся, нужно проводку делать и массаж, - напутствовал главный врач.