И, взяв в руку кошачий хвост, провела им над блюдцем.

Увидел Жилло комнатенку убогую, девицу увидел, что, сидя к нему боком, вышивала в больших стоячих пяльцах. Голова ее была непокрыта, длинная темная коса в руку толщиной сползла на пол и улеглась там кольцом, как ручная змея.

— Неда… — шепотом позвал Жилло.

Обернулась красавица-соколица.

И тут старуха кошачьим хвостом воду замутила.

— Все, — говорит. — Этого ведь ты хотел? Будешь теперь умных людей слушать?

А кот соскочил со стола и — в угол, мокрый хвост вылизывать.

— Пошли отсюда, — сказал Дедуля, сдирая шаль с окна. — Нам здесь делать нечего.

— Да, сейчас вам тут и впрямь делать нечего, — согласилась бабка. Привораживать Денизу я не стану. Ни к чему это. Но травку одну тебе, парень, дам. Настоишь на крепком красном вине — хороша будет раны промывать.

С тем и вышли Жилло с братцами-воришками из старухиного подвала.

— Я же сам видел, как Дениза сюда забежала, — пожаловался Малыш. Как сквозь землю провалилась.

Тут Жилло вспомнил, что из погребка есть еще и давний потайной ход. Очевидно, как раз через апартаменты старой ведьмы.

— Под землю и провалилась, — усмехнулся он. — Пошли в погребок, она давно уже там. И точно, есть захотелось. Горяченького бы чего…

Понял он, что есть между бабкой-колдуньей и Денизой какой-то тайный сговор, так что угрозы свободе Малыша тут не предвидится.

Огибая квартал, чтобы попасть в погребок, поймал Дедуля за шиворот мальчишку-газетчика. Тот как раз бежал из печатни Коронного замка с пучком свеженьких «Думских ведомостей». Взяли у него Жилло с Дедулей сложенный вдвое листок — и первым делом в краске вымазались.

Была в листке приятная новость — отменялось цветное платье, в котором до сих пор ходили крестьяне. Поскольку между ними и горожанами было равноправие — и им предписывалось носить штаны, камзолы и кафтаны установленного образца, которые куда как практичнее их нарядов. То же касалось и женщин.

Тут Жилло с Дедулей заспорили. Жилло утверждал, что в белых штанах и рубахе, с белым же узорным жилетом куда удобнее пахать и косить, чем в кафтане. Дедуля был на стороне Думы — кафтаны установленного образца неяркие, но и немаркие. Серенькие, коричневые, удобного покроя. Тут он против равноправия не возражал. Самый подходящий наряд, чтобы с украденным кошельком в толпе затеряться.

Представил себе Жилло, как крестьянам, вассалам старого графа, объявят полмесяца спустя эту новость, и стало ему уныло. Выходит, алые, бирюзовые, изумрудные, лиловые юбки в огонь полетят, что ли? И вышивки, которые от бабки к внучке передаются? И плащи зимние, огненно-рыжие с меховой оторочкой? Тоскливо это все, однако…

Перекусили все трое в погребке. Однако Денизу почитай что и не видели — она хозяйничала на кухне. Иногда выглядывала, правда, присматривала за порядком. И видно было, что вся суета в погребке ей очень даже нравилась. День перевалил за середину — не сидеть же за столом до ужина… Встали трое, расплатились, ушли.

Следующим на очереди был ювелир. Настоял Жилло на том, чтобы отдать старику всю коллекцию — тот ведь честно в Коронный замок поехал.

Принял его ювелир, лежа в постели. Совсем от потрясений расхворался.

— Ну, — говорит, — ну!.. Ну, не верил, что ты мне все отдашь!

— Это ты, старый хрен, мне голову с доносом морочил и графа под топор подставлял, — без всякой вежливости отвечает Жилло. — А теперь граф — жив, коллекция — у тебя, каждый остался при своем. И век бы я тебя больше не видел!

Повернулся и прочь наладился.

— Постой! — пищит из-под перины ювелир. — Постой, говорю! Иди сюда, сядь рядом. Тебя ведь Жилло зовут?

— Жилло, — отвечает графский слуга.

— Слушай, Жилло, ты меня сейчас на мудрую мысль навел. Я ведь кто? Я старый больной человек, и единственное, что мне в жизни дорого — эта вот коллекция, — начинает причитать ювелир. — А я уже говорил тебе, что для нас, пожилых людей, значат произведения искусства, прекрасные образцы, с создателями которых мы состязаемся…

Послушал Жилло, послушал — так получается, что за перстень с золотым цветком не то что графа молодого — полк молодых графов следовало уморить. Потому что перстень — шедевр, а граф — молодой балбес.

— Ты от хворости своей уже неведомо что несешь, — буркнул Жилло. Выздоравливай, да больше мне на дороге не попадайся!

— Да постой ты! — прямо взвыл ювелир. — Ничего ты не понял! Я же тебя наследником сделать хочу!

Жилло окаменел.

— Этого еще недоставало, — отвечает. — Что же мне, на старости лет к тебе в ученики идти? Колечки с камушками мастерить?