— Душновато здесь, вот нам и не спится, — сказал Малыш, вставая. Вот и мучаемся над всякими загадками. Ишь, как высоко здесь окна…

Встав на ларь, он открыл маленькое узкое окошко.

— А нам с Дедулей, думаешь, легко? Что мы в этой жизни умеем, кроме как девчонок обнимать и чужое имущество присваивать? Он говорит — удерем отсюда, в приличном государстве людьми станем! А я думаю — кому мы, к лешему, нужны в приличном государстве? Он говорит — женимся, а я думаю на ком? Кому нужны два дармоеда?

— Стой, Малыш… Стой, как стоял!.. — вдруг приказал Жилло и, сорвавшись с кровати, скользнул вдоль стены к ларю.

— Ты чего это, вожак? — удивился Малыш.

— Стой ты! — и, распластавшись по стене, Жилло протянул руку в темноту за окошком. Вытащил он оттуда уже не просто прядь — а целый конский хвост золотых кудрей.

— Понял? — спросил.

— Что — понял?

— Их днем в городе по волоску находят, а тут — гляди, сколько! Значит, только что их и срезали! Ну, пропади я пропадом, а эту загадку сейчас разгадаю!

И Жилло решительно полез в окошко.

— Ты спятил, вожак? Зачем тебе эта зараза?

— Никакая не зараза, — уже наполовину на улице, отозвался Жилло. Подпихни меня, Малыш! Я эту заразу лет примерно восемнадцати в виде колечка на палец надел, и ничего! Да ты не бойся, пихай, что есть сил!

Выбрался Жилло на улицу и Малыша за собой вытащил, вспомнив, кстати, про застрявшего в калитке вороного мерина. Прихватили они и бутылку с отбитым дном, в ее горлышко была вставлена свеча. Простенько и удобно.

— Мы сейчас на оборотня напоремся, — предупредил Малыш, доставая нож.

— Оборотень в берлоге своей лежит и рану зализывает, — буркнул Жилло. — Дедуля его хорошо приколол… Идем! Волосы откуда-то сверху слетели!

— С крыши, что ли?

— А если и с крыши?! — совсем уж разъярился Жилло. — Я сказал, что узнаю сегодня, откуда они берутся, значит, узнаю! Думаешь, я на крышу не залезу?

— Залезешь, вожак, — без особого энтузиазма согласился Малыш.

Задрал Жилло голову, завертелся на месте, высвечивая дом за домом. Крыш не видно — высокие они, черепичные, видны только карнизы с узорными игрушечными перильцами.

— Во! — вдруг дернул его Малыш, тыча пальцем в человеческую фигуру на крыше у самого водостока.

Оба замерли.

— Тьфу ты! — сказал наконец Жилло. — Да это же болван каменный! На нем волосы не растут!

И как бы в доказательство из темноты возникла еще одна густая золотая прядь. Прилетела и повисла, светясь, у Малыша на плече.

— Ага! — рявкнул Жилло. — Во-он где они свою цирюльню открыли! Ну, доберусь я сейчас до этих цирюльников!

Можно сказать, в три прыжка оказались Жилло с Малышом у старой городской стены. Она в незапамятные времена была вполне боевой и годной к употреблению, но потом город разросся, построили другую, а кусок этой так и остался торчать чуть ли не посреди Кульдига. С наружной стороны к ней пристроили дома, что для владельцев было даже и выгодно — не нужно возводить четвертую стенку. А с внутренней она мало для чего была пригодна — вся изрезанная глубокими нишами. В военное время эти ниши закладывали мешками с песком, а в мирное они находили применение только при ярмарках тогда каждая ниша становилась временной лавкой заезжего торговца.

Над нишами шла низенькая и узкая деревянная галерейка, наполовину разломанная. Была она устроена для арбалетчиков в те времена, когда арбалет был последним визгом военной техники. На расстоянии полутора футов друг от дружки были там в стене высокие амбразурки с кулак шириной, и оттуда стреляли арбалетчики.

Так вот, выскочили Жилло и Малыш к стене и сразу же за угол отскочили. Если голову задрать — как раз та картина получается, какая им надобна.

Свесив ноги вниз, сидят на галерейке рядышком очень красивые мужчина и женщина. Мужчина в сверкающем серебряном плаще со знаками вышитыми, женщина — вся в черном бархатном, только ножки видны в золотых башмачках. Мужчина — с длинными светлыми кудрями, а поверх них — диадема с цветными камнями. В руке у него — тоненький прутик. Женщина — с непокрытой головой, но почему-то отхватывает у себя ножницами прядь за прядью и пускает по ветру. И от мужчины серебристое свечение, а от женщины — золотистое. Стало быть, колдуны или маги.

— Замаялась я с твоим подарочком, Маргарелон, — говорит она. — Если через день не стричь — по полу волочиться будут. Я уж думала — может, в клубок их мотать и носки вязать? Все ж польза для хозяйства! Избавь, а?

— Ты уж однажды засела на болоте носки вязать, — отвечает Маргарелон. — Хватит, пожалуй? Опять же, поделом получила. На долгую, даже на вечную память. Там заклинание без ограничения было, а встречного заклинания не скажу — и не проси!

— Как у вас дело продвигается? — спрашивает она. — Есть надежда?

— Никак! Мы и малым кругом собирались, и большим кругом, и в магические звенья — ничего не получается. Унес Алькуин эту тайну с собой в могилу.

— Да-а… — и красавица хмыкнула. — Ведь что интересно — даже не маг первой ступени, обычный деревенский колдун! Мастер пропавших коров отыскивать! Знаток поросячьих хвороб! И такое заковыристое заклинание придумал, что его теперь все Премудрое Светлое воинство разгадать не может! Стыд и позор на наши головы…

— Потому что это было его предсмертное заклинание, — напомнил Маргарелон. — Его хижину уже окружили и подожгли, а он все еще духов выкликал, рассказывают. Себастьян-Аметист там поблизости был, звон от знаков услышал. Сперва вроде обычный звон, потом такой, что мороз по коже. Посмотрел он в зеркало, огонь увидел, голос услышал, но помочь уже не успел. Ну и вот итог. Целое государство страдает…