Но длилось это чудо ровно мгновение. А потом сверкнули под темными лихими усами зубы, заблестели глаза, и лицо стало прежним, узнаваемым, дерзким.

– Вы мне тоже понравились, – в тон маркитантке сказал Сергей Петрович, и добился-таки ее румянца!

Молчание не затянулось.

– Как же вас звать? – спросила бойкая Адель.

– Позвольте представиться, хотя лежа вроде и не полагается, – отвечал гусар. – Энского его величества гусарского полка поручик Орловский.

– Поляк? – удивилась маркитантка.

– Русак! – гордо объявил гусар.

Адель призадумалась на миг и решительно пошла на сближение.

– В своем полку я всех офицеров звала по именам, – намекнула она.

– Мое имя Сергей… – тут гусар хотел по привычке добавить и отчество, но сообразил, что француженке это ни к чему. – Так и зовите.

– Серж? Хорошо. Постараюсь запомнить, – обещала Паризьена. – Да не пробуйте вставать! Вам крепко досталось. Голова не болит? Не мутит?

– Малость… – признался гусар.

– Вам просто надо отлежаться. Главное – чтобы полковник не вернулся до темноты. Полковничек у нас… Впрочем, сами увидите. Но пока он не приедет, никто вас здесь не тронет. Пруссаки – господа довольно безвредные. А ночью вы отсюда выберетесь.

– Моя сабля! – всполошился вдруг Сергей Петрович. – Пистолеты!..

– Сабля пропала, – сообщила Адель, – а пистолеты целы. Впрочем, этим добром я вас могу снабдить. У меня тут целая оружейная лавка. Конь ваш привязан по ту сторону повозки, подальше от моей Фортуны. Сеном я с ним поделюсь, а вот овса не просите. Вернутся фуражиры – будет и овес. Вот только чем бы вас покормить?

Маркитантка призадумалась, вздохнула и наконец, фыркнув, пожала плечами. Из чего можно было сделать вывод – кулинарными затеями она себя обычно не обременяет.

– Я не голоден, – торопливо сообщил гусар. – Без ужина я бы обошелся…

– Вина не предлагаю! – сообразив, что означают эти слова, сказала Адель. – Не думайте, что жалею. Вино это такого качества, что, будь мы в Париже, мне бы весь вот этот бочонок на голову вылили и правильно сделали, клянусь пузом святого Гри…

Маркитантка усмехнулась, но получился скорее злой оскал, да и горечь в глазах, во внезапных двух морщинках между бровей, говорила о том, что лихой маркитантке не больно-то весело.

– Может, чего другого, покрепче?.. – осторожно осведомился гусар.

Она покосилась на поручика и промолчала. Очевидно, у нее было свое мнение о пользе крепких напитков для военнопленного, схлопотавшего по самой уязвимой для военного части тела – голове.

– Впрочем, для колбасников и это пойло сгодится… – буркнула маркитантка, возвращаясь к прежней теме.

– Что же вы с ними-то?..

– Надо же с кем-то идти! Что мне еще оставалось? Раз уж ввязалась в эту затею, будь она проклята, то надо идти. Война ведь – как приливная волна, подхватила и тащит! Сама знаю, что лезу куда не надо, а как тут остановишься? Одно остается – прибиться хоть к какому полку, пусть ненадолго, но – защита. Если я и от колбасников отстану, то в чужой стране вовсе пропаду.

И она тихонько запела.

– Солдат, постой, солдат, взгляни, в повозке у меня найдешь ружейные кремни и трензель дня коня. Который год ведет война по выжженным полям… Давай налью тебе вина с тоскою пополам!..

Голос у нее был приятный, но уж больно печальный.

– А дальше? – спросил гусар.

– Мы все сквозь ненависть идем под знаменем полка, нас ненавидит каждый дом и каждая река… Но в чем беда, но в чем вина – никто не скажет нам! Давай налью тебе вина с тоскою пополам…

– Неужели и нас ненавидят?!. – эта мысль настолько изумила гусара, привыкшего видеть в высоких окнах лишь улыбки дам и девиц, что он даже на локте стремительно приподнялся – и рухнул, пришибленный сильнейшей вспышкой головной боли.

– Пути побед, пути побед – и ордена на грудь! Проклятья вслед, проклятья вслед – коня не повернуть… Ну что ж, солдат, на то – война, и побеждать – орлам! Давай налью тебе вина с тоскою пополам…

– Напрасно ваш император Неман перешел, – ощупывая лоб, словно надеясь поймать пальцами и раздавить напрочь комочек боли, сказал гусар. – Ничего у него хорошего не получится, только армию зря погубит.

– Похоже на то… – задумчиво ответила она. – Сердце чует, что быть в России второй Испании. Знаете, Серж, что такое герилья? О-о, это когда целый народ теряет разум и голой грудью идет на штыки! Это когда из каждого окна – жди выстрела! Когда девочка, теряющая сознание при виде крови, заряжает пушки и подносит запал – вот что такое герилья! А пушка-то нацелена в меня… Когда испанская мать и жена горда тем, что спокойно убивает чужих сыновей и чужих мужей только потому, что они – французы, когда совесть действительно не мучит ее и вовеки не упрекнет, – вот что такое герилья! Вот как боролись испанцы за свою свободу, клянусь пузом святого Гри!