Паровоз остановился, и, слегка заикаясь, Борисов крикнул ему:

–  Скорей садитесь!

Карташев полез на паровоз, а Тимофей испуганно спрашивал его:

–  А я?

Понятно было желание Тимофея и вполне заслуженно, но Карташев боялся, как посмотрят на это сидевшие. Наконец, решившись, тихо сказал уже с паровоза, наклоняясь к Тимофею:

–  Полезай и стой тут, туда, - показал он на тендер, - не ходи.

–  Ну, пожалуйте, - приветствовал его Борисов, - садитесь на скамью подсудимых между двумя начальниками. Вот один - позвольте вас познакомить, наш правительственный инспектор - его превосходительство Иван Николаевич Емельянов, а другой - я... Тот не в счет, - махнул он на соседнего начальника дистанции.

И, когда Карташев сел, Борисов сказал ему:

–  Приказывайте, с какой скоростью в час нам ехать?

"Совсем не ехать", - хотел было сказать Карташев, но, подавляя волнение, ответил:

–  Со скоростью десяти верст.

–  Что? Стоило строить железную дорогу для этого.

И, махнув беспечно машинисту, он крикнул:

–  Тридцать верст!

–  Борис Платонович! - вскрикнул Карташев.

Но Борисов только рассмеялся.

Паровоз, покачиваясь и точно подпрыгивая, понесся вперед. Карташев, замирая, сидел, впившись глазами вперед, и напряженно ждал каждое мгновенье чего-то ужасного.

Борисов весело наблюдал его.

–  Постойте, я сейчас приведу его в чувство, - подмигнул он инспектору, и, толкая Карташева, он спросил: - Ну, господа песочные подрядчики, как ваши подряды?

Карташев действительно сразу пришел в себя и, как обожженный, ответил:

–  Я не подрядчик.

–  Как так?

–  Не подрядчик и подрядчиком никогда не буду.

–  Вот это настоящий бандурист, - сказал Борисов, ласково, даже нежно обнимая Карташева.

Карташев сразу повеселел, почувствовал себя хорошо.

–  Он тоже, - кивнул Борисов на Бызова, - отказался от этого подряда, и Лепуховский.

Теперь, когда они с такой быстротой неслись, ему стала ясна бесполезность его сегодняшней проверки, и он сказал:

–  Мне прямо совестно признаться, какой я неграмотный дурак. Вы знаете, сегодня с таким же другим умником из деревни мы прошли с подштопкой весь путь, проверяя подшивку шпал.

–  Зачем?

–  Боялись, что опрокинется паровоз.

–  О-о! Где ж этот другой?

–  Он там, на паровозе.

–  Покажите его.

–  Тимофей! - закричал Карташев.

–  Ась! - отозвался Тимофей, а затем показалась и вся довольная фигура.

–  Как думаешь, - спросил его Борисов, - доедем до станции или опрокинемся?

–  Надо доехать, - ответил весело Тимофей.

–  Надо доехать, - это, брат, знать наверняка надо: вы-то шпалы пробовали?

–  А как же, - ответил Тимофей, - каждую шпалу удостоверили, иначе разве возможно?

Все смеялись, а Борисов говорил Тимофею:

–  Молодец, братец. А вы, - обратился он к Карташеву, - пишите новый учебник.

–  Вы когда кончили? - сипло спросил Карташева коренастый, обросший бородой инженер.

–  В этом году.

–  Бывали на практике раньше?

–  Нет.

Инженер помолчал и сказал:

–  Ну, вот теперь вы научились, как не надо строить.

–  Ну, вот уж, - вскинулся Борисов, - как не надо?

–  Конечно, - грубым голосом заговорил инспектор, - эти уроды - так надо? - ткнул он в проносившуюся мимо них будку. - Этот урод мост, как надо?

–  Я насчет этого особого мнения, - помолчав, заговорил Борисов. - Слов нет, красивая будка приятнее для глаза и для жизни. Но если сто миллионов живут в неизмеримо худших избах, то еще большой вопрос в смысле справедливости и правильности затраты денег этих миллионов на жизнь нескольких счастливцев, которые будут жить в таких будках. Ну, будки еще туда-сюда. А красавцы мосты, по которым тоскует ваше сердце... На кой леший, спрашивается, красота наших мостов, на которые и смотрят-то только зайцы да волки. Или эти вокзалы-дворцы, зеркала и бархат в вагонах? Роскошная наша русская жизнь, прежний тип почтовых станций вдохновили нас? А между тем каких денег все это стоит? В результате ведь вот что: нам нужно, скажем, двести тысяч верст, а так, как мы размахнулись, мы на эти деньги выстроим только пятьдесят тысяч верст, и того не выстроим. А дело между тем коммерческое прежде всего, и если оно не оправдывает своих расходов, то вместо пользы оно бременем ложится. При нашей постановке вопроса выходит так: чем больше мы будем строить, тем больше будем разоряться. И причина в том, что нам, как самой бедной в мире стране, надо было выбрать самый дешевый тип, а мы выбрали самый дорогой, какого до того и не было, самый ненормальный, следовательно, только назвавши его при этом нормальным. И все потому, что император Николай Павлович с крепостническим размахом, опасаясь иноплеменного вторжения, вместо того чтоб сузить путь против остальной Европы, уширил его на полфута.

Борисов обратился к Карташеву и серьезно сказал ему:

–  Несомненно, грамотеями тех времен владело чувство и вашего сегодня опасения: как бы не опрокинуться. Ведь Царскосельскую-то дорогу они шестифутовую закатили. Тара-то на вагон, мертвый груз, значит, семьсот пудов, а подъемная сила - триста, а за границей подъемная сила семьсот пятьдесят, а тара двести двадцать пудов. Помимо двойной стоимости.

–  Ну-с, извините, я не согласен с вами, - резко и угрюмо возразил инспектор.

–  Извиняю, - развел руками Борисов.

–  И я вам докажу...

–  Не докажете, потому что уже приехали, и сам господин подрядчик приветствует нас на перроне.

Сикорский махал шляпой, и при ответном махании паровоз остановился.

В окнах пассажирского здания уже виден был накрытый стол.

–  Первая умная вещь, которую вижу, - показал на него пальцем инспектор.

–  Не было бы подрядчика, - ответил Борисов.

–  Не завидуйте, зуда! - смеясь, ткнул его в бок Сикорский.