_______________

* Путеводитель по Вене.

И с тревогой в глазах посмотрела сначала на свекровь, потом на мать:

– Как же так? В Прагу п р о е з д о м через Вену?! Но ведь Прага-то ближе к нам. Тут что-то... не согласуется. Что-то не то... Что-то...

– Не волнуйся, Наденька.
– Мария Александровна положила ей на плечо по-старчески холодную руку.
– Штамп, - вот сама посмотри, - пражский. И адрес тоже. И все мои письма дошли до Модрачека. Не волнуйся.

– Да я ничего... Не волнуюсь... О Вене у него, видимо, случайно вырвалось...

– Ты дочитывай письмо-то, - подбодрила мать.
– Тревожиться тебе нечего.

И Надя продолжала читать:

– "Был я здесь, между прочим, в Museum der bildenden Kunste*, "...между прочим". Видимо, спешил вернуться в Прагу, к неотложным делам, ...и даже в театре смотрел венскую оперетку! Мало понравилось. Был еще на одном собрании, где читался один из курсов Volksuniversitatskurse*. Попал неудачно и ушел вскоре.

_______________

* Музей изобразительных искусств.

* Народного университета.

Шлю привет всем нашим и крепко тебя целую, моя дорогая".

– Он еще не подозревал, что...
– Мария Александровна сдержала вздох, - ...что привет придется передавать в Таганку, тайком от жандармов.

– Да, - вспомнила она, - Маня все поджидала чемодан от Володи. Был послан на ее имя через какой-то склад. С нелегальной литературой. Не дождалась... Теперь не знаю - цел ли?

– Должны бы получить...
– Надя подняла глаза от письма.
– Кто-нибудь наверняка уцелел.

– Из Московского комитета, кажется, все арестованы... Хотя кто-то новенький должен был приехать... Оттуда, от Володи...

Мария Александровна предложила по второй чашке. Елизавета Васильевна не отказалась, Надя с легким поклоном отодвинула свою.

– Можешь прочесть более ранние письма, - сказала свекровь.
– Тут есть и рождественское, и новогоднее. В каком-то из них Володя пишет, что живет одиноко и что все еще не наладил свои систематические занятия. Пометавшись после шушенского сидения по России и по Европе, - так у него и написано п о м е т а в ш и с ь, - теперь, говорит, соскучился по мирной книжной работе. Только непривычная заграничная обстановка, говорит, мешает хорошенько взяться за нее.

"Вспомнил наше далекое Шушенское!
– отметила про себя Надя, и у нее стало тепло на душе.
– Хотя и в ссылке жили, но - вместе. Много там было приятного!"

– Приедешь ты, Наденька, к нему, - продолжала Мария Александровна, и все наладится. Обстановка будет располагать к работе, Володя ждет тебя не дождется. Дни считает. Сама тут увидишь: в каждом письме - о тебе. Тоскует. И скоро будет считать часы, оставшиеся до твоего приезда... А потом, - взглянула на Елизавету Васильевну, - и вы к ним.

– Как только подыщут квартирку... Ни дня не задержусь... Одной-то мне будет очень скучно...

– Оставайтесь у меня.

– Спасибо. Но Питер знакомее... Да и Надюше надо повидать друзей...

– Читай. Я не буду мешать разговором.
– Мария Александровна указала глазами на письма.
– Да, в одном из них Володя просит Маняшу прислать "его" перьев. Английских. Он привык к ним еще в гимназии. А в Праге не может отыскать. Продают только "своего" изделия: говорит, страшная дрянь. Я припасла коробочку - сейчас достану.

Спустя час гостьи стали одеваться.

– Так быстро... Будто во сне увидела...
– Мария Александровна расцеловалась на прощание.
– Счастливо вам, мои родные!.. Неизвестно, когда увидимся... Пишите чаще. А Володю, Наденька...
– Обняла сноху и еще раз поцеловала.
– Вот так! От меня! Крепко-крепко...

Выглянув в дверь, помахала рукой.

И снова - одна в квартире. Запахнув концы пухового платка на груди, прошла по всем комнатам.

"Жаль, Фриды нет... Вместе бы на прогулку... Как-нибудь..."

Остановилась у стола, сдвинула чашки к самовару, тронула хлебницу. В ней лежала половина булки. Взглянула на часы. Приближалась та горестная пора, когда в Бутырках распахивались железные ворота и узники под солдатским конвоем выходили с тюремного двора. Очередной этап! Их погонят на Курский вокзал, запрут в вагоны с решетками на окнах...

В Тюремном переулке она затеряется в толпе плачущих женщин. Одни из них пришли проводить родных, другие просто принесли на дорогу милостыню. Они, утирая глаза уголками шали, будут размашисто креститься и, невзирая на окрики конвойных, с поклоном подавать узелки крайним в колонне: